— А-а... — протянул я, как будто это что-нибудь объясняло.Решительно ничего не объясняло. Вы-то, надеюсь, сейчас понимаете, поскольку пришли к этому пониманию не сразу, а у меня не было ни малейшего представления, чего хочет от меня этот тип. Потом перед нами возникла фигура официанта, я услышал, что незнакомец хочет двойное виски с содовой. После того, как ему принесли виски, а мне добавили вина, я наконец узнал, что еще он хочет.— Хочу, чтобы ты раздобыл мне кое-что, — сказал он.— Что-то не улавливаю.— Не крути, Роденбарр, я знаю, кто ты.— Еще бы! По крайней мере знаешь, как меня зовут, а я твоего имени не знаю. Вдобавок...— Не валяй дурочку, Роденбарр! Мне известно, чем ты зарабатываешь на жизнь. Ты — вор-взломщик.Я нервно огляделся. Говорил он тихо, и в зале било шумно от голосов, но все равно у него получилось громко, как у актера, говорящего на сцене шепотом, и я на всякий случай посмотрел, не прислушивается ли кто-нибудь к нашему разговору. Судя по всему, никто не прислушивался.— Не понимаю, о чем ты.— Слушай, кончай, а?— Ладно, — сказал я, отхлебнув вина. — Считай, что кончил.— Понимаешь, надо выкрасть одну вещицу из квартиры. Я скажу, когда это можно сделать. В доме швейцар дежурит, круглые сутки. Но ни охраны, ни сигнализации — ничего. Только швейцар.— Это нам запросто, — машинально сказал я, потом пожал плечами. — Ты, кажется, кое-что обо мне знаешь.— Знаю. Например, чем ты зарабатываешь на хлеб с маслом.Я же сказал:— Раз знаешь, должен знать и то, что я работаю один.— Я не собираюсь идти с тобой.— И что я сам ищу себе работу.— Слушай, я предлагаю тебе хорошие условия, Роденбарр. Час работы, и ты получаешь пять тысяч. Клево, верно я говорю?— Клево.— Прикинь, сколько бы ты загреб при сорокачасовой рабочей неделе?— Двести тысяч, — быстро подсчитал я.— Видишь, сколько получается.— Столько и получается. А в год... Постой, дай подумать... В год набегает десять миллионов. Это при двухнедельном отпуске летом.— Валяй, валяй...— Может быть, стоит неделю брать летом и неделю зимой. А еще лучше, знаешь, идти в отпуск осенью или весной. Межсезонье, кругом скидки — красота! Впрочем, чего уж экономить при десятимиллионном доходе! Начну кидать деньги направо и налево. Летать только первым классом. По городу — исключительно таксомотором. Сухого калифорнийского брать сразу ящик, а не жалкую бутылку, опять же десять процентов экономии, хотя никакая это не экономия, потому что, когда у тебя ящик, ты и выпьешь больше. Сам, наверное, замечал, правда? Само собой, и при деньгах, бывает, вымотаешься так, что сил нет, тогда и вали в отпуск, и...— Очень смешно! — сказал он.— Нервы пошаливают, вот и все.— Нервы так нервы. Выговорился? Отвел душу? Значит, так, мне очень нужна эта вещь. А для тебя это раз плюнуть. Плата, сам видишь, нормальная.— Плата обычно зависит от того, что надо выкрасть. Если, к примеру, это бриллиантовое ожерелье, тянущее на четверть миллиона, то пять тысяч — нищенская плата.На его лице появилось нечто напоминающее улыбку. Она отнюдь не озарила все вокруг.— Никакого тебе бриллиантового ожерелья.— Рад слышать.— То, что ты должен принести, обойдется мне в пять косых. Для других эта вещь не представляет никакой ценности.— Может, все-таки скажешь, что это за вещь?— Шкатулка, — ответил он и начал ее описывать — впрочем, об этом я уже рассказывал. — Я скажу тебе адрес, где она лежит и прочее. А тебе это — все равно что стащить конфету с уличного лотка.— Конфет с уличных лотков не таскаю.— Что-что?— Микробы, говорю.Он помахал своей короткой ручонкой.— Хватит с меня твоих шуточек! Прекрасно понял, что я хотел сказать.— А почему ты сам ее не возьмешь, свою шкатулку? — Его глаза скользнули по моему лицу. — Ты знаешь квартиру и все прочее. Ты даже знаешь, что в шкатулке. Ничего этого я не знаю и знать не хочу. Отчего бы тебе не сэкономить пять тысяч?— Самому пойти на дело?— Почему бы и нет?Он покачал головой.— Есть вещи, которые я не делаю. Не вырезаю себе аппендикс. Не стригу волосы. Не ремонтирую сливной бачок. Такие вещи делает специалист. А мое дело — найти его.— Я, выходит, по-твоему, специалист?— Тебе открыть замок — все равно что утке переплыть пруд. Так говорят.— Кто говорит?— Разве теперь упомнишь, что где слышишь? — Он выразительно пожал плечами.— Я всегда помню.— Странно, — сказал он, — а я нет. У меня память дырявая, провалиться можно. — Он дотянулся до моего локтя. — Народ набивается, может, перенесем переговоры на улицу? Походим взад-вперед, глядишь, и утрясем дельце.Мы вышли, походили взад-вперед и утрясли дельце, хотя не стащили ни одной конфеты у лоточников. Условились, в частности, что следующие полторы недели у меня будет свободный график. Дольше не понадобится, заверил он.— Я сам на тебя выйду, Роденбарр. Следующий раз я скажу тебе адрес, точное время, все, что нужно. И аванс получишь, штуку.— Могу сейчас получить?— При себе нету. Зачем таскать вечером крупные суммы? Все эти воры, грабители так и шныряют.— Да, на улицах теперь небезопасно.— Какие там улицы — джунгли!— Кстати, адресок хорошо бы заранее знать, — предложил я. — И того малого, которого не будет дома, когда я приду его навестить. Лишнее время для подготовки не помешает.— У тебя будет вагон времени.— Да, но я подумал...— Все равно у меня адреса при себе нет. И имени тоже. Разве я не говорил, что у меня память дырявая?— А разве говорил?— Могу побожиться, что говорил.Я пожал плечами.Значит, у меня память дырявая. * * * Позже в тот вечер я долго гадал, почему взялся за это дело, и пришел к выводу, что причин две. Первая причина уважительная. Верные пять тысяч плюс безопасность операции ввиду подготовленности, так сказать, почвы перевешивали все остальные соображения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58