Но я к ним не отношусь.)— Берни, что, если мне пойти в полицию?— И выдать меня? Какой смысл? Вознаграждение не объявлено.— О чем ты говоришь?! С какой стати мне выдавать тебя? Ты просто спятил!— Есть немного. А зачем еще ходить в полицию?— Я знаю, у них есть альбом с карточками преступников. Я могла бы сказать, что меня хотели ограбить, и попросила бы показать их мне.— Зачем?— Может быть, я узнала бы его.— Как? Ты же его ни разу не видела!— Ты так хорошо его описал, что мне кажется, будто видела.— В таких альбомах только «будку» увидишь.— Чего?— Это когда лицо только спереди снимают. Профиль не показывают.— А-а...— Нет, в полицию идти — пустой номер.— Пожалуй, ты прав, Берни.Я перевернул ее руку, похлопал по ладошке. Она придвинулась ко мне. Мы просидели молча несколько минут. Я уже собирался обнять ее. Но не успел я шевельнуть рукой, как она поднялась с места.— Надо же что-то делать! — сказала она. — Мужчина, который втравил тебя в эту историю... Если бы мы хотя бы имя его знали. Уже кое-что.— Или знали бы, кому понадобилось прикончить Флэксфорда. У того, кто его убил, должна была быть веская причина. Но мы не знаем ни убийцу, ни его мотивов.— Да, но полиция...— В глазах полиции убийца — я. Даже следствия не будет. Закроют дело. Бернард Роденбарр виновен, и точка. Им остается только взять меня. Процедура отработана до совершенства. Не исключено, что в мире есть только один человек, у которого были основания рассчитаться с Флэксфордом, но об этом никто никогда не узнает, так как данное дело, где фигурирую я, уже закончено, пронумеровано, перевязано ленточкой и сдано в архив.— Думаю, мне стоит сходить в библиотеку. Просмотреть микрофильм указателя по «Нью-Йорк таймс». Может быть, о нем когда-нибудь писали.Я покачал головой:— Если бы в биографии Флэксфорда было что-нибудь пикантное, журналисты давно бы раскопали. И в некрологе было бы упоминание.— И все-таки можно найти какую-нибудь зацепку. Попытка не пытка.— Что верно, то верно.Рут прошлась взад-вперед по комнате, потом еще раз и еще, всем своим видом напоминая разъяренную львицу в клетке.— Не могу я сидеть сложа руки! — воскликнула она. — От этого с ума можно сойти.— Тебе вряд ли понравилось бы в тюрьме.— Господи! И как только люди выдерживают!— День прошел, и слава Богу. Так и выдерживают, — сказал я. — Конечно, сейчас нам стоило бы куда-нибудь закатиться, но...— Никаких «закатиться»! Нечего тебе рисковать. — Она взяла первую попавшуюся газету и стала листать. — Может быть, по телеку что-нибудь интересное. — Оказалось, что по одному из каналов только что начался гангстерский боевик производства «Братьев Уорнер». В нем собрали целое созвездие актеров — Робинсона, Лорри, Грин-стрит и кучу других старых знаменитостей, чьи имена я никогда не мог запомнить, но чьи лица врезались мне в память. Мы уселись на диване и просмотрели весь фильм. Я притянул ее к себе, а во время рекламных пауз мы даже обнялись несколько раз.Когда последний злодей получил по заслугам и пошли заключительные титры, она сказала:— Вот видишь, плохие люди всегда в конце концов проигрывают. Так что нечего волноваться.— Жизнь, — напыщенно сказал я, — не кино. Тем более второсортное.— Да, но она и не нескончаемый эпос, как у де Милля, сэр. Рано или поздно все образуется.— Будем надеяться.Потом начали передавать одиннадцатичасовые новости, и мы терпеливо ждали, когда диктор дойдет до интересующего нас происшествия. Однако никакой дополнительной информации об убийстве Флэксфорда не было. Готовившие выпуск ограничились пересказом того, что было показано и рассказано несколько часов назад. А когда репортер начал говорить о том, как где-то на Хантс-пойнт полиция накрыла шайку торговцев наркотиками, Рут встала и выключила телевизор.— Я, пожалуй, пойду, — сказала она.— Куда?— Домой.— И где ты живешь?— На Бэнк-стрит. Это недалеко отсюда.— Не хочешь остаться? Может, еще что-нибудь стоящее по ящику покажут.— Честно говоря, я устала. Рано встала сегодня.— Могла бы... гм... и здесь поспать, — неуверенно настаивал я. — Места хватит.— Не стоит, Берни.— Как ты пойдешь одна? Не хочется отпускать тебя в такую поздноту.— Еще двенадцати нет. А этот район — один из самых спокойных.— С тобой хорошо.Она улыбнулась:— Правда, мне сегодня нужно домой. Принять душ, переодеться... М-м...— И что еще?— Кошек еще надо накормить. Бедняги, наверно, умирают с голода.— Неужели сами не могут открыть банку с едой?— Что ты! Они у меня ужасно избалованные, Эстер и Мордехай. Они абиссинской породы.— Почему же у них имена еврейские?— А как бы ты их назвал? Хайле и Селассие?— Тоже верно.Я проводил ее до дверей. Уже взявшись за ручку, она обернулась, и мы поцеловались. Это было здорово! Мне не хотелось, чтобы она уходила, да и она, вздохнув, прильнула ко мне. Я отпустил ее. Она открыла дверь.— До завтра, Берни, — сказала. И ушла. Глава 7 Пассажиров в метро было мало, раз-два — и обчелся. Я спустился к платформам на углу Четырнадцатой улицы и Восьмой авеню и сел в поезд, идущий к Верхнему Манхэттену. Помимо меня, в вагоне оказался только один пассажир, и это радовало. Огорчало, что этим пассажиром был детина из транспортной полиции с огромным револьвером в кобуре. Он уставился на меня, потому что больше было не на кого. Я знал, что он силится сообразить, почему ему знакома моя физиономия. В любую минуту на него могло сойти просветление, и тогда он кинется действовать.Этого не случилось. На Таймс-сквер в вагон вошли еще пассажиры: две медсестры, окончившие дежурство, и доходяга из наркоманов. Внимание полицейского переключилось на него, а на Пятьдесят девятой он и вовсе сошел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58