– Обитель богов, – сказал Аристотель, когда мы пустились в путь прохладным осенним утром. Хрупкие сухие листья усеивали дорогу, в утреннем холодке фыркали лошади.
– Так говорят легенды, – отвечал я.
– Ты не веришь в богов? – нахмурился он.
– Верю… – Я с горечью улыбнулся. – Только они живут не на холодных горных вершинах. Они устроились лучше.
– Удивительно. – Аристотель покачал головой. – Для человека, у которого вовсе нет памяти, ты весьма уверенно рассуждаешь об удобстве обители богов.
– Можно подняться на гору, – сказал я, – и собственными глазами увидеть, есть там боги или нет.
– Посмотреть собственными глазами! – Он расхохотался. – Отлично, Орион, отлично! Практика – это критерий истины… Я еще сделаю из тебя философа.
– Тоже мне критерий! – пробормотал я.
– Истину часто трудно определить, Орион. Ради нее Сократ отдал свою жизнь. Мой учитель Платон пытался выяснить, что такое истина, но умер с разбитым сердцем, так и не добившись успеха.
Я задумался над тем, что такое истина. Неужели мои сны истинны и реальны? Правдивы ли смутные воспоминания о прочих жизнях или же их выдумал мой отчаявшийся ум?
Аристотель не понял причин моего молчания.
– Да, я отклонился от учения Платона. Он полагал, что истинны сами идеи, чистые, не облеченные физической субстанцией. Я не могу согласиться с ним. На мой взгляд, обнаружить истину можно, лишь исследуя окружающий нас мир с помощью пяти чувств.
– Ты говорил, что Платон умер оттого, что его сердце разбилось?
Лицо старого гнома скривилось.
– Дионисий пригласил Платона в Сиракузы, в далекую Сицилию. Там Платон учил его быть царем и философом, великим предводителем мужей. Не каждый день получает философ возможность учить царей.
– И чем кончилось обучение?
– Дионисий внимательно выслушал повествование Платона об идеальной республике и воспользовался его идеями – но для того, чтобы стать абсолютным тираном. Его сын оказался еще хуже: он выслал Платона из Сиракуз домой в Афины.
– Неплохо для царя-философа, – сказал я.
Аристотель бросил на меня тревожный взгляд и умолк.
Наш небольшой караван рос день ото дня; коллекция Аристотеля увеличивалась в объеме. Нам приходилось покупать новых мулов, повозки и нанимать людей, чтобы управлялись с ними. Когда мы добрались до Афин, длина каравана выросла вдвое. Снег покрыл уже и самые низкие вершины, а деревья стояли нагими. Я вел наш отряд сквозь узкий проход Фермопил, где более полутора столетий назад Леонид и его спартанцы преградили дорогу войску Ксеркса.
По настоянию Александра мы остановились, чтобы почтить память отважных спартанцев, погибших, но не сдавшихся персам. Здесь, на узком скалистом пятачке между мрачными горами и грозным морем, возле горячих ключей, давших имя ущелью, мы воздали честь древним героям… А ветер, свистя, задувал с севера, обещая скорую зиму. Александр отозвался о персах с презрением и закончил свою речь словами: «Никогда не станет наш народ свободным, пока не рухнет Персидское царство».
Аристотель кивнул, соглашаясь. Слова царевича произвели впечатление на людей. Ну а я смотрел на серевшее небо, сулившее снегопад. Мы отправились дальше.
– Александр умолчал об одном факте, – заметил Аристотель, покачиваясь в такт шагам тихой гнедой кобылы. – Увы, македонцы позволили Ксерксу и его армии пройти через их земли, и пальцем не шевельнув, чтобы задержать их. Более того, они продавали персам зерно, коней и корабельный лес.
Он говорил с виноватой улыбкой и негромким голосом, так, чтобы никто не слышал его. Но все равно на всякий случай добавил:
– Это было, конечно, давно. С тех пор все переменилось.
Я ожидал, что Аттика окажется подобием Македонии, то есть широкой плодородной равниной среди лесистых гор. Но здесь голые скалы спускались прямо к синему морю.
– Афиняне поколение за поколением рубили свои леса на корабли. Их вечно воевавший город всегда нуждался в судах, – сказал Аристотель. – Ныне на этой земле можно только разводить пчел.
Александр ехал между нами.
– Ну, теперь ты понимаешь, почему афиняне видят одно только море, – взволнованно сказал он. – Здесь не хватает плодородной земли, чтобы прокормить даже деревню, не говоря уже о великом городе.
– Вот почему они так нуждаются в зерне, которое поступает из-за Боспора, – догадался я.
– И потому хотят держать в своих руках портовые города. А мы душим их, отбирая гавани, – сказал Александр. Глаза его вспыхнули. – Но войну с персами мы начнем с приморских городов. Тогда флот их сделается бесполезным!
И он пустил вскачь коня, чтобы сообщить друзьям новое стратегическое откровение.
Филипп приказал, чтобы Александр и его Соратники – царевич прихватил с собой четверых – в Афинах оставались инкогнито. Они должны были изображать охранников, приставленных к уважаемому учителю и философу. Я знал, как будет трудно этим знатным македонцам сохранить смиренный вид, в особенности Александру, стремившемуся все увидеть и побывать повсюду. Царевич не хотел слушать меня. И любой зрячий сразу же мог узнать златокудрого сына Филиппа, который уже стал легендарным в этой стране.
В Афины мы вошли без приветствий фанфар и у городских ворот остановились лишь затем, чтобы сообщить страже, что Аристотель Стагирит приехал в гости к своему старому другу, законнику, адвокату Эсхину. С узкой извилистой улицы я видел громаду Акрополя, где среди потрясающих мраморных храмов блистала великолепием колоссальная статуя Афины, защитницы города.
«Конечно! – Сердце прыгнуло в моей груди. – Это ее город! Здесь я отыщу ее».
И, словно бы прочитав мои мысли, Александр обратился к Гефестиону, ехавшему возле него:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87