а может, он прячет не их, а именно его, спасает от неразумного выбора, который он сделал, сбежав из дома?
– Стойте! Родри, подожди меня!
Ираэн пришпорил коня и влетел галопом в туман. Впереди он различал силуэт белого коня и слышал стук копыт, словно по мощеной дороге. Внезапно откуда-то пробился солнечный свет, и юноша увидел Родри на своем новом гнедом мерине и неподалеку Эвандара на белом. «Солнечный свет? – подумал Ираэн. – Какое тут может быть солнце? О, боги!» Все же он не остановился и вскоре нагнал Родри; тот, обернувшись в седле, только ухмыльнулся.
– Ты же не хочешь потеряться здесь, парень.
Голос Родри звучал абсолютно нормально, и юный воин заметил, что на шее у него остались только несколько слабо заметных лиловых синяков.
– Действительно, не хочу.
Туман впереди редел, уступая место дневному свету, Ираэн слышал шум моря, волны, набегающие на гальку. Эвандар придержал коня и помахал им рукой на прощанье.
– Вы находитесь чуть восточнее Маннаннана и лавки Кардила, серебряных дел мастера, – прокричал он. – Прощайте, серебряные кинжалы. Пусть ваши боги принесут вам настоящую удачу и коней, чтобы угнаться за нею!
Туман поглотил его, а потом рассеялся на весеннем ветерке, несущем запахи моря. Они ехали по наезженной грунтовой дороге между полей, где на утреннем ветру колыхалась молодые бледно-зеленые колосья. Слева виднелись утесы, спускающиеся к океану. Внезапно Ираэн понял, что ему отказывает зрение, что его трясет и пот течет по спине ручьями. Поводья выпадали из рук. Родри наклонился, перехватил их и сам остановил обоих коней.
– Вперед, друг, и с песнями! – сказал он. – Ничего постыдного в этом нет.
Ираэн кивнул, тяжело дыша и цепляясь за луку седла. Родри отвернулся и заговорил, глядя на прибой у побережья:
– Хорошо, что я сообразил сказать Эвандару о кузнецах. Пора бы тебе обзавестись собственным ножом. Ты все еще хочешь его?
Ираэн и не думал, что способен чувствовать такую гордость, удивительное чувство, когда ты знаешь, что, несмотря на все трудности, заслужил награду.
– Можешь назвать меня сумасшедшим, но хочу.
– Хорошо. Знаешь, я только что понял то, что должен был осознать много лет назад. Как только ты впутаешься в дела чародеев, тебе уже не уйти от них. И не надо притворяться, что когда-нибудь все станет мирным и спокойным, таким же обыденным, как и раньше, – он повернулся и остро взглянул на Ираэна. – Теперь ты, несомненно, серебряный кинжал, такой же изгой, как и все мы.
Ираэн хотел было отшутиться, но внезапно понял, что ему нечего сказать: то, что он услышал из уст друга, было горькой правдой.

Даландре понадобился один день, чтобы добраться до Бардека, но в Дэверри за это время умпело наступить лето. Как обычно она отправилась в путешествие из земли Врат в стране Эвандара, оттуда, где бурная река пенилась, разбивая воды о черные камни. Когда она подумала о Джилл, образ тут же явился между деревьями, но такой блеклый, истонченный, что Далла встревожилась. Она успела сделать лишь несколько шагов, как образ совсем померк, пришлось вызывать его снова и снова, бегом перемещаясь от точки к точке, пока, наконец, река осталась далеко позади, уступив место океану. Облик Джилл появился снова из тумана на каменистом берегу, на этот раз более четкий и яркий. Подойдя ближе, Даландра почувствовала, что прибрежная галька превращается в жесткую чахлую траву, оплетающую лодыжки. Исчез рокот океана, вокруг простиралась бурая безлесная равнина. Даландра засомневалась, куда податься – может, она сбилась с пути? Но путешествие вслед за образами ее раньше не подводило…
Она продолжила путь, думая, что вот-вот окажется в лесу, но было по-прежнему зябко, а равнина оставалась такой же бесплодной. Даже солнечный свет, казалось, изменился, выцвел, пока она пробиралась по большим бурым валунам вдоль гребня холма. Внезапно она поняла, что аметистовая подвеска пропала. Значит, она снова в материальном мире, со всеми его тяготами: солнце не греет, разреженный воздух заставляет тяжело дышать. Под ее ногами склон опускался в иссохшую равнину, разделенную старым речным руслом. Вдали виднелись заснеженные горные вершины: сразу было ясно, что по ним не пройти. Ветер дул неустанно, посвистывая в жесткой траве. Судя по скорченным, изогнутым стволам тех немногих чахлых деревьев, что ухитрились вырасти здесь, безветрия тут почти не бывало.
Обернувшись, Даландра увидела еще несколько покореженных деревьев, окружавших деревянные хижины – длинные, приземистые, крытые щепой. Стены, оконные рамы, притолоки и дверные проемы были сплошь покрыты резьбой – изображения животных, птиц, цветов перемежались со словами, составленными из эльфийских слоговых знаков. Контуры были обведены неяркими красками голубых и красноватых тонов, подчеркивающих совершенство линий. Откуда-то из-за домов послышалось тихое ржание лошадей, пыльный ветер донес обрывки песни. Перед ближайшей хижиной на деревянной лавке сидела седоволосая женщина, погруженная в чтение. У ее ног расположились две крупные гончие, черные с подпалинами.
– Джилл! О боги!
Псы вскочили и залаяли, но Джилл их быстро уняла, а когда Даландра поспешила навстречу, отложила на лавку небольшой свиток. Она очень исхудала, и на ее висках серебрилась седина, но пожатие ее руки было крепким, а голос звучным.
– Рада видеть тебя, – сказала Джилл по-дэверрийски. – Что привело тебя сюда?
– Тревога. Эвандар сказал, что ты болела.
– Это правда, мне сказали, что и до сих пор не поправилась, хотя я чувствую себя здоровой. Я подхватила трясучую лихорадку в здешних джунглях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139