Исполнив эту обязанность государя, он послал за супругой и детьми. Малютку Иоанна принес на руках брат матери его, князь Иван Глинский. Умирающий отец благословил его крестом Святого Петра митрополита. Дитя не плакало: оно не понимало еще, кого лишалось! Но зато нельзя было видеть без слез отчаяния великую княгиню: ее вынесли на руках из спальни государя.
Расставшись с супругой, Василий Иоаннович уже ни о чем более не думал, как о Боге и душе своей. Он тотчас сказал духовнику своему протоиерею Алексию: «Не похороните меня в белой одежде: я не останусь в миру, если и выздоровлю». Это значило: постригите меня в монахи. Алексий, митрополит Даниил и все бывшее тут духовенство радовались такому желанию государя, но князья, братья Василия, и некоторые из вельмож противились этому: они говорили, что ни Святой Владимир, ни Димитрий Донской не были монахами, но верно заслужили вечное блаженство. Долго они спорили и шумели; между тем взоры великого князя темнели, язык едва произносил шепотом молитвы, рука не могла сделать креста. Заметив это, огорченные князья забыли спор свой, и митрополит, пользуясь их безмолвною печалью, сам постриг государя, названного в монашестве Варлаамом. Едва успел он кончить этот обряд и положить Евангелие на грудь умирающего - Василий скончался. Все зарыдали, и этот плач семейства и первых вельмож государевых в ту же минуту перешел на дворцовые улицы, где толпился огорченный народ, и тотчас распространился до Красной площади. Василия называли добрым, ласковым государем, и потому неудивительно, что смерть его была так горестна для всех.
Во все двадцатисемилетнее княжение свое он судил и рядил землю, т.е. занимался делами государственными всякое утро до самого обеда, любил сельскую жизнь и почти всегда проводил лето не в Москве, а в окрестностях ее, часто ездил на охоту в Можайск и Волоколамск, но и там даже, не любя терять времени напрасно или на одни веселости, занимался делами и иногда принимал чужеземных послов. Он первый начал ездить на охоту с собаками, прежде русские считали этих животных нечистыми и не любили их.
Василий IV прибавил ко двору своему новых чиновников: оружничего, у которого хранилось оружие; ловчих, заведовавших охотой; крайчего, подававшего при столе питье государю, и рынд. Крайчий значил то же, что теперь обер-шенк, а рынды были оруженосцы, или род пажей. На эту должность отбирали молодых людей, красивых лицом и стройных станом, из знатных фамилий. Они носили белое атласное платье, держали в руках маленькие серебряные топорики и всегда шли впереди великого князя, когда он выходил к народу. Василий любил пышность, когда она была нужна, и особенно показывал ее во время приема чужестранных послов, чтобы они видели богатство и славу государства его. В тот день, когда они представлялись, приказано было запирать все лавки и останавливать все дела и работы. Чиновники выходили навстречу послам; купцы и мещане, ничем не занятые, спешили толпами к Кремлевскому дворцу; войско, которое уже со времен Иоанна III не распускалось по домам, как прежде, стояло в ружье. В приемной комнате все было тихо. Государь сидел на троне; подле него, на стене, висел образ; бояре сидели на скамьях, в платье, вышитом жемчугом, и в высоких шапках из дорогих мехов. Одним словом, все было важно, величественно, пышно, все показывало знаменитость государя, самодержавную власть его над народом, богатство этого народа и беспредельную преданность его своему повелителю. Более всего удивляла послов эта преданность. Пламенное усердие русских к доброму государю, отцу их, казалось так непонятно для хладнокровных сердец чужеземных гостей, что один из посланников, барон Герберштейн, рассказывал об этой преданности как о чуде своим соотечественникам. Послушайте, что он говорил: «Русские уверены, что великий князь есть исполнитель воли небесной. Обыкновенные слова их: "Так угодно Богу и государю; это знает Бог и государь!" Усердие этих людей невероятно. Я видел одного из знатных великокняжеских чиновников, бывшего послом в Испании, седого старика, который, встретив нас при въезде в Москву, скакал верхом, суетился, бегал, как молодой человек, пот градом лил с его лица. Когда я изъявил ему свое удивление, он громко сказал: "Ах, господин барон! Мы служим государю не по-вашему!"»
Не правда ли, милые читатели, вам очень понравился этот прекрасный ответ? Не правда ли, что барон Герберштейн, побывай он в нашем Петербурге, мог бы сказать точно то же и о нас, русских XIX столетия, что он сказал о русских XVI века?

Таблица XXXVIII
Семейство великого князя Василия IV Иоанновича

Супруги:
1. Соломония Юрьевна, дочь дворянина Сабурова
2. Княжна Елена Васильевна Глинская

Сыновья:
1. Иоанн, наследовал престол
2. Юрий

Правительница Елена и князь Телепнев
1533-1538 годы

Никогда Россия не была в таком ненадежном состоянии, как после смерти Василия IV: государем ее был трехлетний ребенок, опекуншей его и правительницей государства - молодая княгиня из семейства Глинских, памятных изменами и непостоянством. Правда, в духовной покойного великого князя ей приказано было управлять государством не одной, а с Думой боярской, т.е. Государственным советом, состоявшим из братьев Василия Иоанновича и двадцати знаменитых бояр. Но так приказано было, однако так не исполнялось. Главным боярином в Думе, несмотря на многих старых и почтенных князей, был молодой князь Иван Федорович Телепнев-Оболенский, имевший знатный чин конюшего боярина. Его одного слушалась правительница, ему одному позволяла делать все, что он находил нужным для государства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154