– Нет! – он малодушно брызнул слезами и тоскливо завыл на весь лес. Осталось лишь заткнуть ему рот ладонью, но это был неверный ход – коротышка умел кусаться, как породистый волчонок.
– Ладно, дружок, я тебя выключаю, – содрогаясь от боли, поведал Верест…
И опять тащил его через лес, зарекаясь со злостью, что когда-нибудь за эту прогулку он сдерет с коротышки по полному счетчику.
Над головой шумела дубрава. Поскуливал Ворчун, тихо толкуя сам с собою. Коротышка очнулся и принялся выбивать зубами стаккато. На былые непотребства уже не тянуло. Одолели зону.
«А вот интересно, – лениво думал Верест. – Что за штука такая – заклятье? Словно дустом припудрило землю – на этом метре ты чудишь, отбрасывая коленца, помаленьку издыхая, а чуть в сторонке полный порядок: легкая реанимация, и добро пожаловать в очередную серию, здоровый, как огурчик…»
Он приподнялся, перебарывая сильное головокружение.
– Вы проснулись, ваше нежнейшее высочество?
Коротышка дрожал, как осенний лист. Глаза у него были открыты, но зрачки закатились куда-то под веки. Он даже не пытался их вернуть.
– Страшно мне, Лексус, – прошептал он зелеными губами. – Ты не поверишь, как страшно… Умереть боюсь – просто жуть…
– А тебе никто и не предлагает, – успокоил Верест. – Обошлось, пляши. А куда это ты, кстати, провалился, дружище?
– Не помню, ни черта не помню… – мотал черепом Прух. – Только и вижу: змий на меня прет, огнем горя, шипит, скотина, пасть клыкастую разевает, а я – ну, ни в какую сегодня…
Коротышке славно досталось. Охранное заклятье, стекающее с Вереста, как вода с гуся, на аборигенов Тунгнора действовало самым убийственным образом. Не щелкни его Верест по затылку, глядишь, и потерял бы товарища. Одно успокаивало – столь сильная концентрация магии не могла простираться вплоть до штаба Нечисти, слишком мощные аномалии в ареале она бы повлекла. А ведь там нормальные люди, им лишние непотребства крайне неудобны.
Верест закрыл глаза – пять минут отбоя. Дальше будет бег без колдовских преград. Интуиция подсказывала, что последний барьер сотворен из иного материала…

Этот дуб был исполином даже по здешним размашистым меркам. Дерево из сказки – ветви как бревна, листва сочная, жилистая, вершины не видно, только голова кружится, когда пытаешься себя на ней представить. На Земле таких нет. Самый старый дуб на Земле – Стельмужский, в Литве, ему две тысячи лет – однако выше сорока метров он почему-то не подтянулся.
– Я не полезу, – заартачился Прух. – Я боюсь высоты, глубины, нищеты, ножа и высоких женщин. И вообще я до вечера в шоке. Сам лезь.
– А есть такое, чего ты не боишься? – проворчал Верест, обхватывая в прыжке нижнюю ветку – руками, а затем ногами.
– Конечно, есть, – обиделся где-то внизу Прух. – Маленькие женщины.
Лес стоял степенно, буграми – бугор побольше, бугор поменьше. Уходящее на запад солнце делало его то огненно-красным, то бледно-розовым. Отдельные деревья, вроде этого дуба, торчали маяками. Крыши строений в их окружении практически не выделялись. Как и в прочих мирах, в целях камуфлирования их красили в зеленое. Здания располагались кучками – как грибные семейства тунгов. Вереста интересовал ближний комплекс. Ради этого пришлось сделать круг по лесу и зайти с юго-запада. Вытянутое строение, вроде школы, к нему жмутся еще с десяток, совсем маленькие. Видны аллейки с белыми бордюрами, цветочные клумбы. Люди ходят. По периметру – кольцо кустарника: сплетение вьюнов и колючек. И внешний периметр – вырубленная в лесу просека для патрулирования солдатами. Один как раз возник в поле зрения – крепкий парень с овчаркой.
Верест просидел на дереве часа три, грыз веточку. Обстановка складывалась следующая. Расстояние от центральной «школы» до караульной дорожки – порядка трехсот метров. Если это радиус круга, то длина окружности, исходя из знаний начальной математики, получается около двух километров. Периметр поделен на шесть секторов. Шестьдесят градусов – каждому часовому. Доходит до конца, идет обратно. Собачка при нем. Меняется через два часа (наблюдаемый сменился минут пятнадцать назад). Ни с кем не разговаривает, бдит, ходит. Перебраться через просеку в момент наибольшего удаления часового – слишком рискованно: увидит боец с соседнего поста. А не увидит – собачка почует. Овчарки все до единой – суки; эти более чувствительны, дисциплинированы, за исключением, может быть, двух недель в году. Идти надо там, где середина сектора – будешь иметь дело только с одним часовым. И идти немедленно, пока сумерки не уплотнились. Девяносто к десяти, что по ночам посты усиливают…
Когда он рухнул с дуба, один Ворчун его встретил радостно – дышал, как загнанный, язык до земли, хвост, как мухобойка. Коротышка выбрался из-под куста, усыпанный листьями, зевая во весь рост.
– А я думал, ты там гнездо свил… – начал беззлобно. Выспался.
– Стоп, – перебил Верест. – Давай без обычного. Быстро руки в ноги и бежим, покуда мысль не угасла.

Иногда ему казалось, что эта лаечка умнее всех людей, вместе взятых. Ворчун воспринимал задачу с полуслова, и самостоятельно находил оптимальные пути ее решения.
Собака почувствовала кобеля. Она не могла не почувствовать. Ее учили не реагировать на других сук-овчарок, но кобель – совсем рядом! Ворчун выпрыгнул из-за куста, издал горловой ворчащий звук и умчался в чащу. Овчарка вырвала поводок, метнулась следом. Часовой растерялся. Сорвал с плеча автомат, швырнул обратно. Выкрикнул собачье имя и встал в растерянности – куда бежать?
Верест выметнулся из-за дерева. Часовой успел среагировать на шорох, вскрикнул от испуга – три прыжка с ускорением, и «змейка Рубика» рассекла горло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85