Ух, как же он юлил и извивался! Я говорил тогда в январе, что евреев нужно депортировать, и СД поймало меня на слове. Я пригрозил, что немедленно отзову его в Берлин и ему вправят мозги, если он сейчас же не разберётся с этим. У меня есть стенограммы совещаний, проходивших тогда, в январе, и там нет ни слова о том, что французы издевались над заключёнными евреями, и особенно о том, что они хватали маленьких детей. Я дал ему один час, чтобы прояснить это дело, в противном случае пообещал прислать за ним людей ещё до захода солнца. Эйхман сидел рядом, слушая весь разговор, и теперь он тоже был напуган. Я сказал ему, что если он имеет ко всему этому хоть какое-то отношение, он присоединится к Даннекеру. В действительности же Эйхман не был связан с этим, за исключением того, что именно он организовал спрос на рабочих, но я не позволил ему соскочить с крючка, пока дело не улажено. Даннекер тут же прислал мне отчёт и звонил мне, должно быть, раз двенадцать, в состоянии крайней паники. В отличие от Эйхмана, он заранее отдавал себе отчёт в том, во что это выльется, и он был очень дружен с Кнохеном из СД, который в то время отвечал за наши контакты с французами. Кнохен был человеком Гейдриха, но теперь, после смерти Гейдриха, у меня не было причин беспокоиться. В конце концов, Гиммлер согласился, что я не причастен к этому, но и Кнохену он ничего не сделал, потому что не хотел осложнений с Обергом. Я же, с другой стороны, имел возможность рассчитаться с Даннекером, который был моим подчинённым.
С. Вы его расстреляли?
М. Гораздо хуже. Я перевёл его из парижской роскоши на скромные болгарские радости. Не думаю, чтобы ему там очень нравилось. Когда он пожаловался на низкий уровень жизни, я предложил ему переместиться в лагерь, что очень расширит его знание жизни.
Французы ещё продолжали теребить евреев, но, хотя мы и не имели никакого контроля над ними, ничего подобного больше не повторилось. Но более всего поразило меня то, что происходило это во Франции, не в Польше и не в Албании, а в цивилизованной стране. Общаясь с французской полицией, я понял, что они очень образованные и компетентные профессионалы, и меня по-настоящему потрясло, что такого рода зверства происходили не где-нибудь, а в Париже. Но, с другой стороны, я не был удивлён. Полагаю, неразумно ожидать, чтобы люди всегда вели себя корректно.
С. Я слышал об этой акции, на самом деле мы всё ещё разыскиваем Пеллепуа, чтобы судить его, но я понятия не имел, что и ваше имя тоже замешано. Как вам известно, мы тщательно просматривали записи, касающиеся вас, но никаких связей с этим делом не обнаружили. Нам известно, что вы ездили в январе в Париж, но о вашей роли в этой истории ничего нет. Я благодарен вам за откровенность.
М. Что ж, я уничтожил бумаги, касающиеся данных обвинений, но всегда остаётся шанс, что где-то или у кого-то о них будет упомянуто. Лучше обезопаситься сейчас, чем раскаиваться потом.
С. Если подвести итог, у вас не было проблем с организованным вывозом евреев, но вы возражали против неорганизованного. Это так?
М. Нет, пожалуйста, не впутывайте меня в эту ерунду. Я не был инициатором этого проекта, и когда руководил им лично, ничего подобного не случалось. Не забывайте, что я способствовал смещению Коха в Бухенвальде и вынудил Моргана преследовать Глобочника за убийства людей. Ваше правительство тоже может взять на себя часть вины за всё происходившее, потому что никто не хотел связываться с евреями. Если бы вы или британцы приняли их, нам не было бы нужды держать их в неволе или дурно обращаться с ними. Они же, особенно польские и русские евреи, ненавидели нас и с самого начала стояли во главе бандитского движения. И меня не волнует почему. Таков факт. Сталин без стеснения натравил их на нас, и они заплатили за это, но издевательство над стариками и маленькими детьми отвратительно независимо от того, кто это делает. Вы согласны? Как вы думаете, стал бы я заниматься такими вещами?
С. Я согласен с вами, и я не думаю, что вы стали бы заниматься данной стороной программы. Я знаю, что сегодня французы обвиняют немцев в тотальных репрессиях и организации массовой депортации, но мне известно, что ещё совсем недавно они считали это хорошей идеей. А от этого лишь один шаг до того, чтобы самим приняться за её осуществление.
М. Немцы бюрократически жестоки, но французы делали это ради удовольствия.

20 июля 1944 года.


Часть I

Вершиной карьеры Мюллера в качестве начальника гестапо стало расследование и судебный процесс по делу об организации заговора против Гитлера, завершившегося взрывом бомбы в его военной ставке 20 июля 1944 года.
Подробнейшее описание этого события представлено в написанном Мюллером служебном рапорте.


Reichssicherheitshauptampt-lV-Sonderkommission 20. 7. 1944. Berlin, den 26. Juli 1944 {Главное управление имперской безопасности, отдел IV, зондеркомиссия по делу о 20. 07. 1944. Берлин, 26 июля 1944.}

Отчёт о покушении на фюрера 20 июля 1944 года.
I
20 июля 1944 года приблизительно в 12:50 в «Wolfsschanze» {«Волчье логово», ставка фюрера о Восточной Пруссии.} , на территории запретной зоны безопасности «А», в гостевом помещении казарм произошёл взрыв во время рабочего совещания. Фюрер получил только лёгкие ранения, хотя находился в непосредственной близости от эпицентра взрыва.
Тяжёлые ранения получили: генерал Кортен, полковник Брандт и стенографист Бергер, впоследствии скончавшиеся от полученных ранений, а также генерал Боденшатц, генерал Шмундт, генерал Шерфф и подполковник Боргманн.
Менее тяжёлые ранения получили: генерал Буле, генерал Гейзингер, контр-адмирал фон Путткамер и капитан военно-морских сил Ассман.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103