В этом районе шли ожесточённые бои и артобстрелы, так что у нас не было никакой уверенности, что нас не собьют или что взлётная полоса в последний момент не будет взорвана. Город был в основном затемнён, но на севере и юге мелькали отблески пожаров. Пилот стал проверять взлётную полосу, и какие-то наши солдаты спросили его, что он делает. Он умел находить подходы к людям и заставил нескольких из них оттащить с дороги поваленное взрывом дерево, и затем мы взлетели. Без сомнения, это был самый опасный момент. Самолёт быстро набирал высоту, и мы увидели, что внизу прямо под нами идёт бой, мелькают вспышки орудийных выстрелов, грохот даже заглушал шум двигателя. В этом самолёте пассажир размещается позади пилота, а кабина устроена так, что можно смотреть вниз. Было видно, как то здесь, то там вспыхивает огонь, в воздухе висел густой дым, но мы быстро поднимались, и нам вскоре удалось оставить его внизу. Второй неприятностью, помимо обстрела с земли, была советская авиация. Уже некоторое время Берлин не бомбили, потому что русские вели бои внутри города, а поскольку американцы и британцы, как правило, не удосуживались прицеливаться, когда сбрасывали свои бомбы, то, конечно, бомбёжки решили прекратить. Боялись убить эту горстку советских. Теперь-то они, конечно, с удовольствием разбомбили Москву и назвали бы это ошибкой пилота. Мы полетели на юго-запад, чтобы скорее выйти за пределы города. Помню, как я посмотрел вниз и справа увидел три русских истребителя, летящих на север. Только тени в свете вспышек от выстрелов. Это были единственные самолёты, которые встретились нам за весь полёт, но подобное зрелище нас не обрадовало. Нам нужно было лететь на юго-запад, а потом на юг в сторону Белица, следующим пунктом был Хемниц. Под нами находились русские, и дополнительную тревогу вызывало то, что нам могла понадобиться аварийная посадка. К счастью, этого не произошло, и от Хемница мы полетели прямо на Зальцбург. Небо было почти сплошь затянуто облаками, и мы старались держаться выше. Большую часть времени земли не было видно, и, конечно, пока мы летели над немецкой территорией, внизу было темно, так что мы ориентировались только по приборам. Пилот понимал по-русски и по-английски и почти всё время слушал радио. Довольно часто он оборачивался ко мне и сообщал какой-нибудь обрывок подслушанной информации. Это всё были плохие новости, но ни слова о немецких самолётах и никаких указаний на то, что американцы собираются взлетать. Пока мы продвигались на юг, он старался поймать какие-нибудь воздушные переговоры, но это случилось только один раз, и то мы не услышали ничего важного. От Зальцбурга мы повернули на юго-запад к Инсбруку, а затем направились к Швейцарии.
С. Какой части Швейцарии?
М. К восточной границе. Небо на востоке начало светлеть, и облака не закрывали место нашего приземления, которое находилось примерно в 5 километрах от границы и за некоторое время до этого было очищено от деревьев. По сути, единственным способом попасть туда было прилететь по воздуху, и только на вертолёте, которых у нас тогда было несколько, или на самолёте типа «Шторх». Пилот хотел приземлиться так, чтобы ему не нужно было зажигать посадочные огни, и он смог сделать это где-то после четырех утра. После приземления мы закатили самолёт под деревья, в укрытие, которое лётчик приготовил раньше, когда тайно провозил сюда агентов. Здесь мы переоделись в гражданскую одежду. Я запасся документами для нас обоих, подтверждавшими, что мы являемся гражданами Швейцарии. Пилот говорил также на швейцарско-немецком диалекте, которым очень трудно овладеть, и в случае необходимости он должен был вести все переговоры. Кстати, он и на самом деле жил в этой стране до войны.
С. Он был швейцарец?
М. Нет, саксонец, но вы никогда не догадались бы об этом, услышав, как он говорит со швейцарцами. Под маленьким навесом за деревьями у нас был спрятан мотоцикл со швейцарскими номерами и коляской. Мы положили вещи в коляску, я сел на заднее сиденье, и мы поехали через лес. Путешествие через границу и вниз по склону горы было очень занятным. Это была тропа контрабандистов, которую вы не смогли бы разглядеть ни с воздуха, ни даже стоя на ней. Он поднимался и спускался по ней множество раз, но я не хотел бы попробовать сделать это сам, разве только сойдя с ума. В конце концов мы выбрались на какую-то второстепенную дорогу, и на этом трудности закончились. Я заметил, что вокруг было очень мало народу, и когда я сказал об этом вслух, пилот ответил: «Конечно, генерал, ведь сегодня воскресенье!», но в эти дни я совершенно потерял счёт времени. Было так странно ехать через деревни, не тронутые бомбёжками и без всяких следов военного присутствия. Позднее, когда я уже привык к этому, было всё-таки странно не слышать сирен воздушной тревоги или разрывов бомб, падающих на соседний город.
С. Не могли бы вы сказать, где вы находились?
М. У пилота был маленький домик на большом озере. Мы прибыли туда после приятной поездки на автомобиле до Вадуца и ещё чуть дальше вдоль озера Воден. Посмотрите на карте. После этого я крепко проспал двое суток напролёт.
С. Вы пытались потом связаться с кем-нибудь в Германии?
M. Нет. Я очень тревожился за свою семью, но где-то через месяц узнал, что все они живы и здоровы. Разумеется, я не мог связаться с ними напрямую. Кстати говоря, как вам известно, официально я был мёртв.
С. Я видел могилу.
М. А цветы положили?
С. Нет, не стал. В могиле есть кто-нибудь?
М. Я не знаю точно. Думаю, кто-нибудь есть. Может, вы раскопаете её и посмотрите, умер я на самом деле или нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103