Мейнард отпил из бутылки и передал ее Бет. Отпив, она пробормотала:
– Твое здоровье.
Удовлетворенный Ролло повторил:
– Мое здоровье... – Он осушил бутылку до дна и швырнул ее в кусты. Затем, хихикая, он убрал ящик с тропинки и, качаясь, вернулся в засаду, поджидать других прохожих.
– Он долго еще будет играть в эту игру? – спросил Мейнард, когда они пошли дальше.
– Пока не свалится. Он достаточно безобиден.
– Безобиден! Это он шутил?
– О, нет. Он, конечно, убил бы тебя, но если ты с ним выпьешь, он превращается в теленка.
Они продолжали свой путь, двигаясь на звуки празднества.
– Предположим, он действительно кого-нибудь убьет, – сказал Мейнард.
– Ролло? Он и убивал.
– Что с ним после этого будет?
– Что будет?
– Есть какое-нибудь наказание?
– Если это ребенок, да, это резня. Но он этого не будет делать. Ну а взрослый человек... это честная схватка.
– А если он устроит засаду?
– Если кто-то не может защититься от такого еле держащегося на ногах пьяницы, как он... это будет небольшая потеря.
Компания собралась на поляне перед хижиной Hay. Полный до краев котел с ромом, окруженный разорванными коробками и ящиками от разных напитков, стоял посередине и подогревался на углях. Везде лежали вповалку пьяные мужчины и женщины. Бет вела его по поляне, и Мейнарду приходилось перешагивать через ворчащие, потеющие, спаривающиеся тела.
Джек-Летучая Мышь, на котором не было ничего, кроме пары резиновых сапог, сидел на песке, у него на коленях устроилась полуодетая шлюха. Джек безутешно рыдал, и, проходя мимо, Мейнард слышал, как он говорит шлюхе:
– Но, Лиззи, дорогая, я всегда тебя любил! Я всегда стремился к тебе всем сердцем!
– Ну-ну, Джек, – отвечала шлюха, гладя его по шее. – Я не могу бежать с тобой. Куда нам бежать?
– Я построю тебе дом на том конце острова. Осчастливь меня! – ревел Джек. – Скажи, что ты это сделаешь.
– Ну, ну, Джек. Выпей, и мы пройдемся еще разик, и ты почувствуешь себя лучше.
Хиссонер, опираясь о ствол дерева, пил бренди из бутылки и читал спящей шлюхе проповедь. Он задавал вопросы и, получая в ответ только всхрапы, сам давал ученые ответы.
– Да, ты могла бы стать Магдалиной, – задумчиво говорил он. – Но это вопрос теологии. Так ли это просто – перестать брать плату за свои услуги, или же ты должна еще и перестать их оказывать? Если ты будешь их раздавать, то ты Магдалина или Самаритянка? Или распутница? Я должен проконсультироваться с Писанием. – Хиссонер проконсультировался с бутылкой бренди и продолжил свою бессвязную болтовню.
Hay сидел в одиночестве перед своей хижиной и пил ром из оловянной чаши. Он наблюдал за всей компанией, но не вмешивался даже тогда, когда повышались голоса, звучали проклятия и бились бутылки. Его присутствия очевидно, хватало для поддержания определенной степени порядка.
– А, писец, – сказал он, увидев Бет и Мейнарда. – Пришел писать хронику падения Рима? Нечасто у нас бывают дни, когда мы можем это отпраздновать. – Заметив, что Мейнард был без поводка, он резко спросил Бет: – Где его привязь?
Бет, склонившись, что-то зашептала Hay; он улыбнулся, кивнул и любезно сказал Мейнарду:
– Садись тогда рядом со мной, и выпьем по стакану. Мейнард положил руку на плечо Бет.
– Что ты ему сказала?
– Только то... – Бет избегала его взгляда, – что тебе можно доверять.
Мейнард сел. Hay, наполнив чашу, передал ее ему.
– Ты мог бы стать бродягой, в иных условиях. Мейнард выпил. Позади, в хижине, он услышал шлепок, хихиканье, и высокий голос взвизгнул: “Ах ты, проказник!”. Подняв брови, он взглянул на Hay. Hay усмехнулся.
– Доктор развлекается по-своему. И раздраженный голос Виндзора:
– Ты даже не можешь раздразнить, я не буду. Из хижины донесся звук еще одного шлепка, затем вздох. Внезапно Hay, казалось, почувствовал, что что-то не в порядке, как будто бы была пересечена невидимая черта. Раздался разъяренный возглас, звук удара и крик неподдельной боли.
– Тихо! – скомандовал Hay.
Толпа успокоилась. Том Баско был на ногах и заносил кинжал над съежившейся шлюхой.
– Баско! Прекрати!
– Я зарежу ее, Л’Оллонуа. Ты меня не остановишь.
– Да, – спокойно сказал Hay. – Я тебя не буду останавливать.
Толпа ждала. Баско приготовился.
– Но тогда прощайся с кистью своей руки, – сказал Hay. – Я сам тебе ее оттяпаю. – Он встал и достал из-за пояса нож. Баско заколебался.
– Давай, – сказал Hay. – Режь ее. Это будет дорогое удовольствие, но ты такой человек, который знает цену вещам. Если это стоит кисти руки, да будет так.
– Она нанесла мне оскорбление, – сказал Баско.
Мейнард видел, как мышцы спины у Hay расслабились.
– Это, должно быть, серьезное оскорбление.
– Так и есть, – Баско отреагировал на сочувствие Hay. – Я предложил хорошую цену за то, чтобы увидеть ее голой, а она отказалась.
Шлюха тоже почувствовала, что напряжение спало, так что, плюнув на песок, она сказала:
– Хорошую цену! Вонючий поцелуй и банку консервированного гороха!
– Это честная плата! Я не собирался к тебе прикасаться!
– Я проститутка, а не картина! Мужчина действует не только глазами!
Hay обратился к шлюхе:
– Что бы ты сочла достойной платой? Встав на ноги и стряхнув песок со своей сорочки, она приготовилась торговаться.
– Ну, учитывая то, что я не витрина, я предложила ему подобающе развлечься. И я просила у него...
– Все! – возопил Баско. Шлюха чопорно продолжала:
– Я просила у него только его красивенький медальончик.
– Слишком дорого за то, чтобы строить глазки!
– Я пообещала больше, чем глазки. Hay сказал:
– Какой медальон? – В голосе его звучали новые, более резкие нотки.
Возбужденный Баско вдруг сник, в глазах его мелькнул страх.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75