Настя . Ах, этот чай! Вся и беда-то от него. Послушайте! Вы писали, что придете ко мне, а у меня решительно ничего не было, нечего и заложить; а мне хотелось вас чаем напоить, вот я и пошла. Я не знала, что это так дурно.
Баклушин . Так вы это для меня? Благодарю вас. Но вот что, Настасья Сергевна: коли денег нет, так работать надо, работать, а не милостыню просить.
Анна . А вы думаете, мы сложа руки сидим? Мы чуть не ослепли от работы. Да что стоит наша работа, когда мы ничего не умеем. Мы на хлеб не вырабатываем.
Баклушин . По-моему, уж лучше в горничные идти.
Настя . Тетенька, вон что говорят. Найдите мне место, я пойду в горничные.
Анна . Мало ль что говорят, а ты слушай всех. Где тебя держать будут? Тебе рубля в месяц не дадут. Ты и утюга-то в руки взять не умеешь. (Баклушину.) Вы видите наше положение, вы ее любите; вот вам бы и помочь бедной девушке.
Баклушин . Чем же я могу?
Анна . Ведь вы холостой?
Баклушин . Холостой.
Анна . Женитесь!
Настя . Тетенька, перестаньте.
Анна . Что за церемонии! Спасите ее, ведь погибнет.
Настя (с испугом) . Тетенька, разве я погибну?
Анна . Погибнешь, душа моя. Не ты первая, не ты последняя.
Настя . Ах, как страшно! (Баклушину.) Так спасите меня!
Баклушин . Ангел мой, я люблю вас, но жениться было бы безумие с моей стороны. У меня ничего нет. Жалованья мне только хватает на платье, да и то я чуть не всем портным в Москве должен. Я сам ищу богатой невесты, чтоб поправить свои дела.
Анна . Да, вот что?
Настя . Хорошо же вы меня любите!
Баклушин . Вас-то я люблю очень.
Настя . А себя больше?
Баклушин . Немножко больше.
Настя . Бог с вами! (Отворачивается и плачет.)
Баклушин (берет ее за руку) . Ну, перестаньте, Настасья Сергевна! Настенька! Ну, рассмейтесь! Ну, агунюшки, дитя мое милое! Ну, какой я муж? Я ведь шалопай совершеннейший. Ну, рассмейтесь!

Настя улыбается.

Анна . А, так вы шалопай? Да, я вижу. Ну, а нам не до шутовства! Мне слушать больно. У нас забота о насущном хлебе, а вы хотите смешить нас! Ей не агунюшки нужны! Ей нужен теплый угол да кусок хлеба. Вот подойдет осень, этому ребенку и надеть-то нечего, и кушать-то нечего, и жить-то негде. Если дядя и не погонит, так она в нашей сырой конуре умрет через неделю. Мы на вас надеялись: она, бедная, последние деньжонки истратила, чтоб принять вас поприличнее.
Баклушин . Я бы рад всей душой помочь Настасье Сергевне, но у меня есть одно ужасное обстоятельство, которое связывает мне руки. Ах, если б вы знали!
Анна . Разговор короток. Ей помощь нужна настоящая, а вы, как я вижу, ровно ничем ей помочь не можете.
Баклушин . Отчего же ничем? Дружеским участием, советом.
Анна . Отчего это богатым никто ничего не советует, а все только бедным? Как будто у бедных уж и ума нет. У нас, бедных, только денег нет, а ум такой же, как и у вас. Что нынче за свет такой! С наставлением набивается всякий, а денег никто не дает.
Баклушин . Где мне взять денег! Мне самому не хватает. Разве малость какую-нибудь!
Анна . Да хоть и малость, все-таки ей помощь. У ней ведь уж чисто ничего.
Настя . Тетенька, я от него не возьму ни за что.
Анна . Ты не возьмешь, я возьму. Коли теперь с вами нет, занесите как-нибудь. Доброе дело сделаете.
Баклушин . Непременно занесу, непременно. Ох, этот ростовщик проклятый, опутал он меня по рукам и по ногам. А я, знаете ли что, я все-таки подумаю; может быть, ведь…
Анна . Подумайте! Душу-то ее пожалейте! А то ведь я… уж там суди меня бог! Я с голоду умереть ей не дам. Я знаю, что такое голод.
Баклушин . Прощайте, мой милый ребенок. Я вот что, я к вам сегодня же зайду.
Настя . Приходите!

Баклушин раскланивается и уходит.

Явление десятое

Анна , Настя .

Анна . Ну, видела я теперь твоего знакомого довольно хорошо. Надо бы тебя поругать хорошенько, да уж и жалко.
Настя . За что?
Анна . Истратила ты свои последние деньжонки, а что толку! Послушай-ко ты меня! Выкинь ты его из головы вон.
Настя . Да ведь он сказал, что еще подумает.
Анна . Ну, да, как же! Будет он думать, нужно ему очень! А коли и будет, так ничего не выдумает. Ему бы только болтать о пустяках, вот его дело. Много таких-то по Москве бегает, да не очень-то они нам нужны. Мы иной день не евши сидим, а он придет с разговорами только оскомину набивать. И не надо его, и бог с ним.
Настя . Ах, не прогнать же его!
Анна . Отчего ж не прогнать; и прогоним. Вот он нынче придет; я тебя научу тогда, что ему сказать. Поверь, что он больше и не заглянет к нам. Да и хорошо бы. Какая от него польза? На что он нам? Сбивать тебя с толку? Так у тебя и то его немного. А тебе, душа моя, пора самой думать о себе, да, ох, думать-то хорошенько. Ребячество твое кончилось, миновалось.
Настя . Я знаю, что оно миновалось.
Анна . Нет, плохо знаешь! Все еще ты ребячишься. А ребячиться тебе уж не то что стыдно, а как-то зазорно глядеть-то на тебя. Богатая девушка прыгает, так ничего, весело; а бедная скачет, как коза, так уж очень обидно на нее. Что было, то прошло, того не воротишь; а впереди для тебя – нечего мне скрывать-то – и сама ты видишь, ничего хорошего нет. Жить с нами в нищете, в холоде, в голоде тебе нельзя. И остается тебе…
Настя . Что мне остается?
Анна . Что тебе остается-то? Бедная ты, бедная! Лучше бы всего тебе теперь…
Настя . Что, тетенька?
Анна . Что? Умереть, вот что.
Настя . Ах, умереть…
Анна . Да. Я об тебе и плакать бы не стала. В могилку-то тебя как в постельку бы положила.
Настя . Страшно, тетенька! (С криком.) Ах, страшно, страшно! Холодно. Повезут меня на этих черных дрогах… такие страшные! Лежать в могиле, а все живут!.. Мне жить хочется, я такая молоденькая.
Анна . Ох, жить! Да ведь уж нечего делать!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22