Скажи, дорогая, ты поешь?
— Иногда, — скромно призналась Саманта.
Все трое какое-то время молчали. Майк сидел, выпрямившись на стуле с таким видом, будто он католический священник на порнографическом съезде. Казалось, по какой-то причине он не одобрял все, что говорила и делала Саманта. Не может же его дурацкая ревность распространяться и на этого душечку старика? А вдруг может?
— Хочешь, я расскажу тебе об одной ночи? — обратился к ней Бэррет.
— Пожалуйста, если можно, — сказала Саманта, отпив чаю и откусив пирожное. — Конечно, если вы сами желаете и если не очень устали.
Майк под столом предостерегающе наступил ей на ногу, но она проигнорировала его. Да, ради этого рассказа они и приехали. Но она вовсе не собирается утомлять девяностолетнего старика ради того, чтобы Майк затем написал о нем грязную книжонку.
— Это доставит мне большое удовольствие, — улыбнулся старик. Здесь, при солнечном свете, он выглядел еще более дряхлым, чем в гостиной, и у Саманты появилось желание уложить его на диванчик для дневного сна.
Бэррет глубоко вздохнул и начал свой рассказ.
— Наверное, это устаревшее название, и сегодня оно как-то не вписывается в современную жизнь, но я был гангстером. Я занимался продажей виски и пива в то время, когда государство объявило, что продажа спиртного и даже его употребление является незаконным. Так как постоянно возникали определенные «проблемы», то у нас, продавцов алкоголя, была крайне дурная репутация. — Он остановился на мгновение, чтобы вновь одарить Саманту улыбкой.
— Я не стану извиняться за то, что тогда делал. Я был молод и, как мне казалось, не видел иного выхода. Знаю только, что это было время Великой Депрессии, и, когда другие выстраивались в очереди за миской бесплатной похлебки, я зарабатывал по пятьдесят кусков в год. А зарабатывать деньги особенно важно для влюбленного человека, каким я тогда был.
Бэррет остановился ненадолго, как бы припоминая.
— Макси была очень красивой. Не кричаще красивой, а спокойной, элегантной красотой. Мужики просто падали и складывались штабелями. Такая же, как ты, — улыбнулся с гордостью Бэррет, что заставило Саманту покраснеть.
— Одним словом, Макси и я были без ума друг от друга. Сотни раз я предлагал ей выйти за меня замуж, но она говорила, что мы сможем пожениться, когда я начну честную жизнь. Я бы и не прочь, но слишком уж много я зарабатывал и просто не мог себе представить, что осяду где-то в захолустье и буду продавать страховые полисы. Но настала эта субботняя ночь, изменившая столько судеб. Ночь двенадцатого мая 1928 года.
Он передохнул и продолжал:
— Когда я возвращаюсь к событиям того времени, я все думаю, почему же у меня не было никакого предчувствия? Чутье покинуло меня. Я как никогда раньше наслаждался жизнью. Моя правая рука, Джо, человек, с которым мы дружили с детства, привез в тот день самую большую за все время выручку. И я купил Макси сережки. Бриллианты и жемчуг. Вообще-то она не любила броские безделушки, но эти сережки были действительно прелестны. Я пошел в клуб к Джубели — туда, где пела Макси, — весь из себя окрыленный. Направился прямо к ней и подарил серьги. Я думал, она будет счастлива, но ошибся. Она села на стул и начала плакать. Я не мог понять, что с ней случилось, и мне потребовалось долгое время, чтобы вытянуть из нее объяснение.
Голос Бэррета стал тише, будто то, о чем он говорил, было очень трудно вымолвить вслух.
— Она сказала, что у нас будет ребенок.
Набрав полную грудь воздуха, Саманта уже хотела было задать вопрос, но не решилась перебить рассказчика.
— Макси очень переживала из-за своей беременности, однако я был самым счастливым мужчиной на земле, — продолжал Бэррет. Я думал, что теперь-то она должна согласиться выйти за меня. Но я ошибался. Она опять повторила, что не пойдет за меня замуж, если я не брошу свои, так называемые, грязные дела.
У Бэррета на лице появилась усмешка, или, во всяком случае, гримаса, призванная изображать ее.
— Я согласился с ее требованиями. Тогда я пошел бы на что угодно, лишь бы это привело к свадьбе с моей любимой женщиной. Но честно говоря, тогда я не знал, долго ли смогу продержаться. Может быть, через год или два я бы не выдержал и опять начал «свои грязные дела», но в ту ночь я был абсолютно искренен, когда обещал покончить с прежней жизнью. Я хотел, чтобы мы тотчас ушли оттуда и обвенчались, но Макси сказала, что у нее выход, что она не может подвести свой клуб. Я согласился — с условием, что это ее последнее публичное выступление. Тогда еще не настали времена, чтобы женщина мечтала о своей собственной карьере. Макси, как и я, хотела только иметь свой дом, где жили бы мы вдвоем да наши дети.
Бэррет остановился и посмотрел в окно.
— Она пела этой ночью. Пела так хорошо, как я еще не слышал. Пела, как птичка.
Где-то около десяти часов у нее был перерыв, и я встал из-за столика, чтобы пойти к ней за кулисы повидаться. По пути я решил зайти в одно место, сами понимаете куда. Я собирался выходить, — моя рука уже легла на дверную ручку, — когда услышал первые выстрелы и крики. Я тотчас понял, что происходит. В те времена я еще был салагой в этом бизнесе. Я имею в виду, что поставлял «товар» только в несколько местечек в Гарлеме. Основная часть города контролировалась человеком по имени Скальпини. Я сразу сообразил: Скальпини донесли, что мы толкнули большую партию в этот день, и он, должно быть, вскипел, когда узнал об этом. Я думал, он пришлет пару своих парней, чтобы заключить со мной соглашение. Но вместо этого он прислал к Джубели восемь громил с «печатными машинками» — так называли мы автоматы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131