..Семенов кивал, он все помнил. Пурга над Таймыром, Белову некуда сесть, молодой радист потянул его на приводе на Скалистый Мыс, и в благодарность Коля привез ему будущую жену. Семенов тогда совсем голову потерял, дышать на Веру боялся и вдруг набрался смелости, позвал прокатиться на моторке — сети проверить, взять рыбу. Устье реки широченное, берегов не видно, простор! У Веры глаза заблестели — уж очень места красивые, а Семенов взгляда от нее не отрывал — и упустил время: погода была хоть солнечная, но неустойчивая, разгулялся ветер, и лодку стало бросать, а главное — мотор заливало, вот-вот заглохнет. Семенов одной рукой держал румпель, другой вычерпывал воду, а где взять третью руку — за мотором следить? Вера чуточку побледнела, но держалась хорошо, даже улыбалась и просила дать ей дело. Посадил он ее на румпель и велел держать на станцию, как бы ни бросало, не то развернет лодку лагом — поминай как звали. А сам загадал: вернемся живыми — сделаю предложение…— А люльку помнишь, Сережа?Рожала Вера на Диксоне, а в навигацию вернулась на Скалистый Мыс с первенцем. К этому событию готовились всей станцией: женщины приданое готовили, плотник Михальчишин с ребятами комнату отдельную пристроил к дому, а Кирюшкин изобрел люльку: тронешь ее — минут пятнадцать качается сама, на толстой пружине. В той люльке и рос первенец до первых своих шагов… В обществе дяди Васи Семенов отдыхал душой. Василий Фомич Кирюшкин был, пожалуй, самым опытным и знаменитым в Арктике механиком: начальники многих станций зазывали к себе «дядю Васю», как в довоенное время его, тогда еще молодого механика, по слухам, назвал сам Кренкель. Все знали, что на большие деньги Кирюшкин не льстится, но чрезвычайно любит песцовую охоту и богатую северную рыбалку, и начальники соревновались в живописнейших описаниях своей непуганой фауны, прибегая к явным преувеличениям и веселя всю Арктику, так как переговоры велись в основном по радио и тайной ни для кого не были. И если Кирюшкин «клевал», начальник мог быть спокоен и за свою дизельную электростанцию, и за механическую мастерскую, и за плотницкую работу, и всякие другие требующие умных рук дела, каких на любой зимовке, непочатый край. Кирюшкин всегда зимовал с женой — тоже немаловажное преимущество, поскольку готовила Мария Савельевна вкусно, не давала распускаться языкам и держала горячую молодежь в узде. После Скалистого Мыса с Кирюшкиными Семенову зимовать не приходилось: в Антарктиду Марию Савельевну, к ее возмущению, не звали, на дрейфующие станции тоже, а без жены Кирюшкин никуда ехать не соглашался. Но в прошлом году у них появился внук, и Мария Савельевна, повздыхав, повелела мужу идти к Сереже Семенову, потому что «на Льдине никаких баб нет и не будешь, старый черт, зыркать».Так Семенов неожиданно заполучил на станцию старшего товарища, свидетеля своей молодости, с которым можно было вспоминать Скалистый Мыс, Степаныча и Андрея Гаранина. Назначил дядю Васю старшим механиком, подчинил ему Дугина и Филатова и за три месяца дрейфа не раз радовался выпавшей на его долю удаче. Дядя Вася был из тех божьей милостью механиков, которые «из гвоздя и мотка проволоки самолет сделают»: дизель, локатор, теодолит, физические приборы — любой механизм в его руках оживал и пел; отработанная вода из дизельной, что обычно пропадает зря; обогревала по шлангам кают-компанию, два домика и, главное, баню, какой ни одна дрейфующая станция похвастаться не могла — с парной!Кирюшкин привез на станцию известный всем полярным механикам сундучок. Тридцать лет собирал инструмент, лелеял и холил его, как солдат винтовку; настольный токарный станок, всеобщую зависть, возил с собой на каждую зимовку. О чем хочешь можно было просить дядю Васю: сделать то и другое, лишнюю вахту отстоять, денег на кооперативную квартиру занять — на все соглашался безотказно, но к сундучку своему заветному близко никого не подпускал. Пробовали, обжигались и только издали на необыкновенный инструмент облизывались.И еще привез с собой Кореша, хозяином которого стал при необычных обстоятельствах. От полярной станции в устье реки Оленек ближайшее жилье было в ста километрах, и поэтому Кирюшкин не поверил своим ушам, когда услышал доносящийся из тундры скулеж. Пересчитал в сарае собак — все на месте, щенки ползают, резвятся все до одного, а скулеж из тундры не утихает! Взял карабин, пошел на звуки и обнаружил большого, издыхающего от недавних ран и потери крови пса. Приволок его на станцию, за месяц выходил и дал найденышу имя. Кореш, колымская собака с оловянными глазами-пуговицами и густой шерстью, быстро завоевал место вожака в упряжке, соображал на охоте, был неутомимым и злым медвежатником и на удивление ласковым в быту. Неверная собачья память его хранила какие-то приключения, о которых зимовщики только гадали: одни полагали, что он гулял с волками, другие — что отбился от упряжки и пострадал в схватке с медведем. Но никаких следов, кроме собачьих, Кирюшкин тогда не обнаружил, сам Кореш ничего не рассказывал — гадай не гадай, а правды все равно не узнаешь. Прослышав об этом, Бармин объявил конкурс на лучший рассказ о происхождении Кореша, два-три вечера участники лезли вон из кожи, но дело кончилось веселым скандалом: авторитетное жюри в лице Бармина присудило самому себе первый приз — бутылку шампанского, за версию, согласно которой Кореш был пришельцем из космоса.В Арктике, однако. Кирюшкин был знаменит не только благодаря высоким профессиональным качествам. В войну, когда людей, казалось, уже ничем не удивишь, с Кирюшкиным произошла история, которая, с одной стороны, сделала его имя известным, а с другой — могла дорого ему обойтись.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55