За окном не унимается пурга, уже вторую неделю метет. Пурга то стихает, то вдруг снова срывается с цепи. Каждый день приходится кого-то откапывать, сегодня, к примеру, меня. Но предусмотрительный Николаич так расположил домики, что их двери ориентированы на разные страны света и одновременно засыпать нас не может.— «От человека…» — ворчит Николаич, делая ход. — Мягкотелый ты интеллигент, Саша.— От интеллигента слышу.— Предлагаю королевский гамбит. Как только пурга утихнет, расчистим площадку.— Принимаю. Ну, а еще чем ты озабочен?— Вот этими самими нервишками. Тем, что мы, не сговариваясь, каждое утро встаем с левой ноги.— А если конкретно?— Обрати внимание, как они друг на друга смотрят.— Уже обратил. Кореш и Махно по сравнению с этой парочкой друзья до гробовой доски. Кажется, перемирие кончается.— Кончилось, Саша. Как заметил дядя Вася «в одной берлоге двум медведям не ужиться».— Боишься взрыва?— Пусть они сами его боятся, друг мой! Шах.— Вижу. А что, если я поселю своего длинноухого в медпункте? Все-таки легче будет проводить разъяснительную работу.— Вообще-то механикам положено жить вместе, но согласен, Э, да у них цирк начинается.Провожаемый дружескими советами, Дугин лезет под стол и ревет с такой силой, что в тамбуре тревожно лают разбуженные собаки. А тут еще Горемыкин заливается своим визгливым смехом, ему по-жеребячьи жизнерадостно вторит Шурик Соболев — в самом деле цирк.— Не натурально, — решает Веня. — Народ требует «бис»!Дугин ревет еще раз.— Вот теперь натурально, — хвалит Веня. — Вылезай, четвероногий друг. Все-таки прорезался голос предков!— Каких таких предков? — оскорбляется Дугин.— Тебе виднее, предки-то твои.— Нет, ты скажи! — настаивает Дугин.— Так, есть одна догадка, — веселится Веня. — Или, скажем, рабочая гипотеза. Уж очень ты смахиваешь в профиль на лошадь Пржевальского!— За лошадь, знаешь…— Эй, на Филатове! — включаюсь я. — Лево на борт.— Па-а-рдон! — Веня чмокает и поправляет воображаемое пенсне. — Все мы, Женя, как сказал поэт, немножко лошади, ты больше, я меньше…— Это еще неизвестно, кто больше! — повышает голос Дугин.— Веня, — говорит Николаич, — остроумие хорошо тогда, когда оно не оставляет ожогов.— Я же запросил пардону. — С лица Вени сползает улыбка. — Что мне, расшаркиваться…— Доктор, — в голосе Николаича звенит металл, — Филатову необходимо подышать свежим воздухом.Я со вздохом встаю, одеваюсь.— Веня, ты мне очень нужен. Надень шапочку и обмотай горлышко шарфиком.— Зачем? — огрызается Веня. Но, уловив мой взгляд, все-таки встает и выходит следом за мной.По мере того, как я выколачиваю из Вени пыль, он становится все чище и красивее. Он исповедуется, немножко хнычет и обещает быть хорошим, а перспектива отныне жить вместе со мной вообще приводит его в восторг. В собачью конуру бы его поселить, негодяя! Впрочем, злюсь я недолго, все-таки этот тип мне чем-то дорог, и я великодушно обещаю пороть его только по нечетным дням.Не успевает Веня по-настоящему раскаяться, как приходит Костя Томилин. Он уже в курсе того, что произошло в кают-компании, целиком, разумеется, на стороне своего дружка, но тем не менее заставляет его плясать. Веня энергично отбивает чечетку и в награду получает радиограмму от своей «художественной гимнасточки». Нам с Ниной Надя нравится, она славная девчушка и Веню явно предпочитает другим, но он вбил себе в голову, что жениться можно только после тридцати, «когда все равно от жизни ждать нечего — маразм и старость».Мы с Костей беседуем, а Веня, свесив набок язык, строчит в записной книжке.— Небось, рифмует, собака, — догадывается Костя. — Учтите, товарищ полярник, радиограмма в стихах идет по двойному тарифу.— Я для стенгазеты, — мирно откликается Веня. — Экспромт. Док, заплатишь по рублю за строчку?— Твои стихи, Веня, не имеют цены. Они для вечности.— «Лирическое раздумье», — высокопарно изрекает Веня. — Посвящается Махно.Услышав свое имя, Махно выползает из-за печки и тявкает — наверное, в знак благодарности.
Льдина к полюсу дрейфует,А в киноПарень девушку целует —Влез в окно.Кто из нас дурак, кто умный?Что-то не соображу.Он ее ласкает кудри,А я в дизельной сижу.Объясните вы мне, братцы,Что от жизни лучше взять:До утра ли целоватьсяИль геройски дрейфовать? — Док, — смеется Костя, — переводи Веню на вегетарианскую диету. Бороться с собой нужно, товарищ полярник, душить в себе темное начало секса.— Не хочу бороться! — рычит Веня. — Что ни день, то мы должны бороться: со своими недостатками, с огнем, пургой. А мне надоело бороться! Я к Наде хочу. Я, может, счастливую семью построить желаю. Напечатаешь, док?— Предлагаю поправку. — Костя поднимает руку.— Какую?— Добавь одну строку: «А я в дизельной сижу и на Дугина гляжу».— Тьфу! Док, — стонет Веня, — почему я такой разнесчастный? Смотри, что она пишет. Не все читай, только конец.Я читаю: «… нежно целую глупого ежика».— Ежика! — продолжает стонать Веня. — Тебя когда-нибудь называли ежиком, док?— Нет! — завистливо говорю я. — Меня называли бегемотиком.— К дьяволу! — Веня смотрит на часы, встает. — Запомните и запишите: Вениамин Филатов с сего дня стал исключительно умный. Отныне он будет зимовать только в своей квартире! Костя, не хочу просить Женьку, помоги солярку в емкость залить.— Потопали, ежик, — соглашается Костя.— Перетаскивай белье и спальник, — напоминаю я. — Жить будешь здесь.— Это он называет жизнью… — бурчит Веня. Я их выпроваживаю и остаюсь с Махно. Он разленился, большую часть суток торчит за печкой и бессовестно дрыхнет. Хотите правду? Я ему завидую: спячка в полярную ночь — надежнейшее, самой природой выдуманное средство самозащиты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55