Он уже не шутит.
Впервые я увидел на лице нашего хозяина мрачное выражение. Он выглядел неуверенным, словно взвешивал что-то.
– Прочитать вам письмо, джентльмены? На сей раз оно написано по-английски. Если он говорит правду, это многое меняет.
«Месье!
Я пишу это письмо, так как должен это сделать. Недоразумение необходимо прояснить немедленно. Для этой цели я позаимствовал чью-то портативную пишущую машинку, которую нашел в багаже. Сейчас она в бельевой.
К тому времени, когда Вы получите мое послание, я уже разберусь с болваном, вставшим у меня на пути. Я не верю в убийство, если только оно не абсолютно необходимо. Это было именно таковым. Придурок причинил бы мне неприятности, если бы я не устранил его…»
Я вспомнил стук машинки, который слышал в тихой галерее за несколько минут до убийства.
– У кого есть портативная пишущая машинка? – осведомился Г. М.
– У меня, – ответил Фаулер. – Я не обратил внимания, принесли ли ее в мою комнату с другими вещами. Значит, теперь она в бельевой?
Подойдя к двери, он заглянул внутрь, вытащил из-под полки старый «ремингтон», щелкнул замками футляра и мрачно добавил:
– Да, это она. Он воспользовался бумагой, которую я вложил в футляр.
– Слушайте дальше, джентльмены, – сказал наш хозяин.
«Должен также предупредить Вас о еще более серьезном деле. Вчера Вы получили письмо якобы от Фламанда. Я никогда не писал этого письма – это явная подделка. Я не устраивал поломку самолета, не собирался посещать Ваш дом и продумал совсем иной план кампании, который кто-то едва не испортил. Спросите любого, кто когда-либо получал от меня сообщения, снисходил ли я хоть раз до такой нелепой похвальбы? Хотите доказательств? Среди вас есть человек, который в качестве газетчика должен был часто видеть мою подпись в письмах. Пусть он посмотрит на подпись в том письме и скажет Вам, подлинная ли она.
Но у меня есть подозрение насчет того, кто его написал. Я испытываю величайшее удовлетворение оттого, что в данный момент могу протянуть руку и коснуться любого из вас, а вы не знаете, кто я. Я должен свести счеты, прежде чем заберу единорога у сэра Джорджа Рэмсдена. Это должно стать для него существенным предупреждением от Фламанда».
– Bay! – Миддлтон огляделся вокруг. – Беда в том, что это похоже на правду. Может кто-нибудь объяснить ситуацию? Зачем кому-то понадобилось подделывать письмо преступника? Кстати, он прав насчет подписи?
Д'Андрье вопросительно посмотрел на Фаулера, и тот нахмурился.
– Вы приперли меня к стене, – признался он. – Я не был уверен, но мне казалось, что в том, другом письме есть что-то сомнительное. Могу я взглянуть на оба? – Фаулер взял два письма и изучил их. Выражение его лица оставалось озадаченным. – Тем не менее подписи очень похожи. Не знаю… Если первая подпись – подделка, то очень хорошая.
– Вам, любителям, следовало бы рассмотреть один пункт со всех точек зрения, – сказал Г. М., ни к кому конкретно не обращаясь. – Предположим, первая подпись поддельная. Где же автор подделки раздобыл подлинную подпись Фламанда, чтобы имитировать ее? Между прочим, Фламанд часто писал в газеты. Не публиковалась когда-нибудь фотокопия одной из его подписей? Это было бы естественно.
Фаулер ущипнул себя за длинный нос.
– На это я могу ответить. Я просматриваю все сколько-нибудь значительные французские газеты и ни разу не видел в них фотокопии подписи Фламанда. Очевидная причина – избежать возможности того, что, похоже, произошло сейчас. Мелкий преступник может совершить ограбление и оставить записку с поддельной подписью, сваливая таким образом вину на Фламанда. Путаницы хватало и без этого. Вероятно, газеты получили приказ воздержаться от публикации фотокопий…
Он умолк, когда Эльза и Эвелин вышли из комнаты Миддлтонов и медленно направились к нашей группе. Маленькое личико Эльзы побледнело под макияжем, но теперь она казалась спокойной. Как и Эвелин, она надела белое платье с блестками и глубоким вырезом.
– Пошалуйста, простить меня, – обратилась Эльза к д'Андрье. – Я ошень расстроена. Как вас зовут? Я не запоминайт французские имена…
Г. М. заговорил с ней по-немецки, и она повернулась к нему. Мои знания этого языка ограничены словами «Schloss», «Ausgang» и «Bahnhof» которые не может не вызубрить ни один турист в Германии. Думаю, большинство из нас не смогли бы уследить за быстро тарахтящей речью, если бы Эвелин и Миддлтон не переводили диалог синхронно, как придворные толмачи. Г. М. сохранял деревянное выражение лица, но я впервые не без злорадства заметил возбужденный блеск под стеклами его очков.
В целом Эльза подтвердила сообщение Фаулера. По ее словам, она вышла на галерею вскоре после возвращения Миддлтона, чтобы спуститься на первый этаж. Света на галерее не было, но она не знает, когда он погас. Эльза успела увидеть через приоткрытую дверь комнаты Гаске, который задул лампу и направился к лестнице. Она видела свет в комнате Фаулера, но тогда не знала, что это его комната, и не заметила его самого.
Потом они перешли к критическим моментам, изложенным, как я припоминаю по переводу, следующим образом:
Г. М. Насколько хорошо вы могли его видеть, когда он находился у лестницы?
Эльза. Не очень хорошо, но достаточно, чтобы узнать его, поскольку снизу проникал свет.
Г. М. Вы видели, как кто-то напал на него?
Эльза. Нет, никто к нему не подходил.
Г. М. Вы в этом уверены?
Эльза. Да, да, да! Никто к нему не приближался, и никого там не было.
Г. М. Тогда что произошло?
Эльза. Не знаю. Казалось, он на что-то наткнулся, как человек натыкается на стену. Он поднес руки к голове – с ней случилось что-то ужасное, но я не видела, что именно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61