Этим она сумеет восстановить его против Абула, как человек, который, поддавшись пустячному увлечению бездоказательно обвинил его дочь в преступлении, заставив ее под пытками признаться в том, чего она не совершала. Он побудит другие мавро-испанские семейства восстать, и Абула низвергнут.
Она не видела его с того ужасного утра в Мексуаре, но знала, что он не оставит их с Бобдилом в башне навсегда и, как только решит, что с ними делать, удалит из Альгамбры. Шансы же на побег вне ее будут значительно меньше.
Но что делать с Бобдилом? Как будет реагировать он на опасности и неудобства, неизбежные при побеге? Айка задумчиво посмотрела на него. Он самозабвенно уплетал перепелиные яйца и не обратил внимания на ее пристальный взгляд. Она должна взять его с собой; он был необходим для ее дальнейших планов. Какой смысл низвергать Абула, если у нее не будет собственной марионетки, чтобы посадить на его место? Но сможет ли мальчик вести себя хорошо в экстремальных условиях? Уж слишком легко он начинал ныть. Айка и без Абула отлично это знала, но в ее интересах было, чтобы мальчик оставался таким же хлипким и зависимым от нее. Так что с этим ей придется смириться.
Конечно, можно запугать его и заставить таким образом хранить молчание, по крайней мере, до тех пор, пока они будут оставаться в стенах Альгамбры.
Он и так уж очень боялся отца. К сожалению, однако, мальчик был так обрадован тем, что его освободили от репетитора и отдали в руки матери, что она не смогла извлечь пользу из их заточения. Для Бобдила оно вовсе таковым не являлось, так как каждое утро его водили на прогулки, в том числе и верховые, и снабжали самыми любимыми кушаньями.
Айка перевернула шелк. С другой стороны он был чистым. Очевидно, Нафисса ждет от нее ответного письма — должно быть, караулит поднос на кухне. Конечно же, она пойдет с ними, и, будучи уроженкой города Гранады, сможет, возможно, через свою семью обеспечить их лошадьми и помочь с сопровождением. Если они убегут ночью, то до рассвета сумеют продвинуться далеко, и к полудню окажутся под защитой отца Айки.
Но осуществить побег следует как можно скорее и, быстро заточив перо, она принялась царапать им по шелку.
— Что ты собираешься делать?
— Я подумала, что, может быть, мне стоит попробовать ходить, — Сарита улыбнулась вошедшему Абулу. Она сидела на краешке дивана, задумчиво покачивая ногами и пытаясь решить для себя, смогут ли они сделать хоть два — три шага.
— А Мухаммед Алахма разрешил тебе это?
Он изобразил на лице сердитую мину, в то время как сердце его пело от радости и благодарности за то, что человек, ставший смыслом его жизни, жив.
— Вообще-то нет, — сказала Сарита, — мы об этом не говорили.
— Тогда ложись обратно в постель. Ты не можешь делать ничего без его позволения.
— О, какие глупости, — сказала она, — я уже совершенно здорова, только немного слаба из-за всех этих лекарств, которыми меня пичкали, чтобы вызвать рвоту.
Она взяла его руку и сжала пальцы. Об этом ужасном времени она мало, что помнила, но то, что рядом с ней был Абул, сознавала прекрасно. Когда она дрейфовала на волнах смерти, отказавшись бороться с ней, потому что ей легче было отдаться боли и слабости, нежели сражаться с ними, Абул сумел каким-то образом проникнуть в ее тело. Она так и не поняла, как ему удалось это сделать, но он заставил ее открыть глаза и пока смотрела на него, слился с ней. Он отогнал те пронзительные черные тени, что притягивали ее, вынес на свет, и заставил остаться там, как бы сковав ее невидимыми, но нерушимыми цепями.
Абул пожал ей руку в ответ и взбил подушки, а после лег рядом на диван. Прошла всего неделя с самого длинного дня в его жизни.
Сначала он думал, что пастилки не помогут Сарите. Она долго лежала совершенно неподвижно, и врач сказал, что если ее организм не будет бороться, то антидот не поможет. Объятый отчаянием, Абул стал говорить с ней сердито и решительно, и для еще большей убедительности потряс ее за хрупкие плечи. Он говорил ей, чтобы она открыла и не сводила с него глаза, что у него хватит сил на них обоих. В ее глазах появилась искра понимания и взгляд задержался на нем. Когда же тело ее схватили спазмы, он не дал ей уйти в беспамятство, стараясь наделить собственной силой, и каким-то образом ему это удалось. К вечеру припадки у нее прекратились и пастилки лекаря начали действовать. Он не спал всю ту ночь из боязни, что без его физического присутствия она снова может соскользнуть в беспамятство, к утру она уснула нормальным сном.
Мухаммед Алахма кивнул, ничего не сказав при этом, но продолжал класть на ее язык пастилки и, также быстро, как ухудшение, у Сариты началось улучшение. Она вернулась к жизни, победив смертельную отраву. Теперь в ее глазах зажглось озорство и она ударила пальцем по его губам.
— Я чувствую, что мне совершенно необходимо посетить бани, мой господин калиф. Уверена, что они окажут на меня весьма укрепляющий эффект.
Абул рассмеялся и поцеловал ее палец, слегка надкусив кончик.
— Если ты желаешь принять ванну, милая, я это устрою, но только тут. Ты еще недостаточно окрепла, чтобы выходить за порог.
— Да, возможно, недостаточно, — согласилась она. — И уж конечно, недостаточно окрепла для того, чтобы принимать ту ледяную ванну и заходить в комнату, где начинаешь плавиться, но мне действительно очень не нравится лежать здесь, Абул. Мои ноги просто ноют от желания ходить. Я пойду на колоннаду. Если хочешь, ты можешь меня поддерживать.
Абул вздохнул и согласился. Он смотрел, как она выскочила из постели, встала и, слегка нахмурясь, попробовала сделать один шаг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101