Не хочу, не хочу, не хочу! Не хочу идти на поводу у этой девчонки. Проснется – умою, накормлю, вещи уложу – и “Скатертью дорога, Джо!”…Но выпроводить не получилось.Остаток дня она была мила и даже не вспоминала об утренней истории. А потом уселась на телефон – только для того, чтобы сообщить мне, что вышла на крупное издательство, где вполне реально выпустить какой-нибудь романчик в мягкой обложке.– Именно! Криминальное трупилово-мочилово, тем более что за него прилично платят. Ты как. Мышь? Может, попробуем себя на ниве литературы?Я поморщилась.– А Фарик нам фактики подбросит. Есть у него знакомые ментярики, а у ментяриков – пара-тройка “глухарей” забавных всегда найдется.– Глухарей?– Или “висяков”. Нераскрытые убийства. Их так обыграть можно!– Господи, и откуда в тебе такая страсть к изнанке жизни?Венька подошла ко мне и обняла за шею.– Это не изнанка жизни. Это жизнь. Но если ты не хочешь – мы вполне можем отказаться.Больше всего мне не хотелось вступать с ней в дебаты, тем более что под окнами уже давно маячила машина Марика.Несколько раз мальчики даже нетерпеливо посигналили, но подняться не решились.– Тебе пора, – сказала я.– Да, – подозрительно легко согласилась Венька, поцеловала меня в щеку и на минуту задержалась в прихожей – у своих вещей, так и не разобранных мной с утра.Она порылась в них, достала вызывающего вида вечернее платье; этот Маленький кусок ткани, купленный специально для коррид в Доме кино и безотказно действующий на все мужское поголовье, вызывал во мне странные чувства – смутную зависть и вполне осознанный протест.– Тебе нравится? – спросила Венька.– Ты же знаешь, я терпеть его не могу. И тебя в нем терпеть не могу. Ты выглядишь как шлюха.– Дешевая шлюха.– Нет, не дешевая. Я этого не говорила.– Ужасно тебя люблю! Все, пока!….Она разбудила меня посреди ночи, бесцеремонная, как всегда.– Подарок!И бросила на кровать маленький сверток.– А дня нельзя было дождаться? – В который раз я пожалела, что дала ей ключи от квартиры.– Вставай, вставай, соня!– С ума сошла – три часа ночи!– Три часа утра! Утра, а это две большие разницы. А в Америке вообще день Божий!Я села в кровати – всклокоченная, злая, в наглухо застегнутой под ворот байковой ночной рубашке.– Очень эротичное бельишко. От Кардена? – Венька смотрела на меня с нежной жалостью, соплячка.– Ивановский суконно-камвольный комбинат.– Ценю за патриотизм. Ладно, не сердись! Посмотри лучше, что я тебе привезла!Я медленно открыла пакет двумя пальцами – не очень-то я доверяла Венькиным подаркам.– Ну что, – она присела на краешек кровати, – узнаешь брата Колю?…Это было точно такое же платье, даже расцветка та же – Венькина утренняя исповедь не была ни моим бредом, ни ее мистификацией: она действительно решила сделать меня своим блеклым отражением, своей недостающей половиной.– Вставай и отправляйся на примерку, – в Венькином голосе прозвучали жесткие нотки.– И не подумаю.– Решила остаток жизни провести в байковой рубашонке?– Не твое дело.– Ну, пожалуйста… – она сразу же сменила тон, – ну, сделай это ради меня. Не понравится – разрежем его на новогодние гирлянды.Легкая, невесомая кожа платья была здесь, под рукой, – она искушала меня неизведанностью другой жизни.И я дрогнула.Я взяла проклятое платье и шмыгнула в ванную. Там, закрыв глаза, я скользнула в него – так вор наудачу проскальзывает в чужую, оставленную без присмотра квартиру.Я сосчитала до пяти, потом – до десяти, набрала воздух в легкие, толкнула дверь и предстала перед Венькой.Венька тоже успела переодеться в платье.– Ну, где тут зеркало! – громко, чтобы скрыть стеснение, спросила я.– Зачем? – Она стояла против меня, зажмурившись от удовольствия, довольная произведенным эффектом. – Зачем? Я – твое зеркало! Мы ведь здорово похожи. Я знала, что мы похожи, я чувствовала – вот, смотри!– Я не хочу быть твоим отражением!– Тогда я буду твоим отражением, – яростно прошептала она в ответ.– Нет, – это прозвучало сомнительно; за всю свою двадцатишестилетнюю жизнь я не научилась говорить ни “нет”, ни “да” – никто не требовал от меня никаких решений.…Она схватила меня за руку – смотри! И бесстрастное зеркало в прихожей вдруг высветило две почти одинаковые фигуры, одинаковые волосы, даже головы мы склонили одинаково – идеальный симбиоз. “Мышь! Может быть, ты тоже потеряла в детстве сестренку-близнеца?”… Но спросить было не у кого – мама умерла пятнадцать лет назад, а с отцом я так и не научилась находить общий язык.А потом я поняла, что это легкомысленно-стервозное платье в общем-то идет мне, нужно только не бояться. Но сил не бояться – не было: слишком долго я прожила в коконе собственной безликости, в тени других людей.Голые плечи показались мне слишком бледными, ноги – слишком худыми, грудь – слишком маленькой…– Теперь макияж, – деловито сказала Венька, – и прекрасный лебедь будет налицо. Кстати, какие цветы тебе больше нравятся – розы или хризантемы?– Я не люблю цветы. – Я вспомнила их дом, усеянный лепестками именно этих цветов.– Значит, хризантемы. Тогда розы я оставляю за собой.…Остаток весны она подбирала мне макияж – и я смиренно терпела ее бесцеремонные руки на своем лице. Она даже не злилась, что мое лицо отторгает любую косметику.– Ты пойми – все внутри тебя, ты же взрослая девочка… Как только почувствуешь, что готова, – то и лицо почувствует, что готово…Лицо не готово, тело не готово – я была не готова к жизни вообще, мне всегда нужны были проводники. “И Венька – не самый худший проводник”, – сказала я себе в мае, когда в окне зазеленел противостоящий городу лес.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24