И тогда я небрежно достала только что купленный в универсаме табак “Амфора” и трубку вишневого дерева: трубку пару лет назад спер в какой-то лавчонке Нимотси, поигрался с ней пару месяцев и забросил.Я неумело набила трубку табаком, поднесла спичку и под заинтересованный взгляд Веньки сделала затяжку, – кажется, клюнуло. Женщина, свободно и непринужденно курящая трубку, не может не вызвать интерес.– Я, пожалуй, выпью, – сказала Венька, – за знакомство.Мы выпили, не чокаясь, и несколько минут в полном молчании разглядывали друг друга. Вблизи, на освещенной солнцем кухне, она показалась мне еще интереснее: светлые волосы, капризно изогнутые губы, немного тяжелые веки над светлыми, почти прозрачными глазами. Я разглядела все, даже маленький шрам на виске, придающий юному чистому лицу необъяснимую прелесть чего-то необычайного, уже случившегося в ее жизни.– Ты ведь сценарный закончила? – спросила Венька, проглотив вино как воду.– Вроде того.– Занимаешься кино?– Вроде того. – В горле першило от трубки, но я решила сыграть свою роль томной метрессы до конца.– Здорово! – Она вдруг покачнулась на стуле и положила ноги на подоконник. – Можно я так посижу?– Сиди. А ты во ВГИК поступать собираешься?– Еще не знаю.– Я могу поговорить кое с кем, если нужно. – Я судорожно перебирала в уме полузабытые вгиковские имена. – Ты работы привезла?– Какие работы?– Ну, этюды там литературные, писульки всякие, выявляющие тебя как динамично развивающуюся творческую личность…– Да нет. Я просто так приехала. Пожить. Потусоваться."Мужичка подснять богатенького, – подумала я про себя, – дерзай, провинциалочка, у тебя должно получиться”.– Тебе остановиться есть где? – осторожно спросила я.– Думаю, да, – осторожно ответила она.– Можешь у меня. Две комнаты, правда, от центра далеко… – “Ну ты даешь. Мышь! Пустить неизвестно кого, неизвестно зачем… Иван наверняка щелкнул бы тебя по носу – “была у зайчика избушка лубяная, а у лисички ледяная…”.– Ну, это если в крайнем случае, – снисходительно одернула меня Венька."Правильно, не зарывайся. Мышь, – всяк сверчок знай свой шесток”. Я вдруг почувствовала легкую азартную ненависть к этой девчонке.– А Серегу Волошко ты откуда знаешь?– Да в нашем местном Голливуде познакомились, на “Узбекфильме”. Он какое-то дерьмо поэтическое снимал, а я о нем статейку собиралась написать в качестве курсовой работы. Я ведь на журфаке тусовалась, а потом надоело, бросила. Охота была о махалле писать и кибитках глинобитных… А Серега меня трахнуть хотел, как мэтр киноискусства.Еще бы не хотел. Всякий бы захотел.– Удалось? – небрежно спросила я.– Нет. Мои мальчики ему два ребра сломали и зуб выбили.Точно. Незакомплексованный Серега улыбался мне в переходе на “Киевской” щербатым ртом.Мы выпили еще. Вино с крепким трубочным табаком дало неожиданный эффект – меня начало подташнивать.Венька пристально смотрела на меня.– Что, не нравлюсь? – в открытую спросила я.– Ты просто не затягиваешься, когда куришь. Затягиваться надо, иначе это просто перевод табака, никакого кайфа. А табак, между прочим, хороший. Мой отец такой курит.– Рада за него. – Я попыталась непринужденно затянуться, и голова у меня поплыла.– Вот так, примерно, – одобрила меня Венька, – тренироваться надо почаще. И тренировок не пропускать.– Учту.– А ты какие сценарии пишешь?– Да муру всякую.– И хорошо платят?– Нормально. На хлеб с маслом хватает. И на французское белье. – Я сроду не носила французского белья.– Я бы, наверное, тоже могла писать.– Счастливое заблуждение.– Слушай, а кинцо-то по твоим сценариям уже сняли?Действительно – сняли или нет? Нимотси, ау!.. Хоть бы весточку подал – я-то исправно обряжала щиколотки своих героинь в серебряные цепочки…– Сняли, – высказала смелое предположение я.– А как называются? Может, я видела? Один из моих сценариев имел рабочее название “Вспоротые ножом”, а другой – “Время оргазма”. Остальные именовались не менее тухло.– Да вряд ли… Я для иностранцев работаю. Да ну его в задницу, это искусство. – Я достала из холодильника еще одну бутылку вина.– Много пьешь, – соплячка вздумала сделать мне замечание. – Ну его в задницу, это искусство, точно… А то я уже подумала, что ты начнешь спрашивать у меня про любимого режиссера.– Что, произвожу впечатление рахитичной старой девы от интеллектуального кинематографа?– Ага. Христовой невесты, – Венька засмеялась, – но ты мне нравишься. Давай – за тебя.Мы выпили за меня. А потом – за нее. Ничего себе девичник получается… Я снова закурила трубку, внимательно следуя провокационному Венькиному совету затягиваться.Язык у меня развязался, я рассказала Веньке об Иване, и в моем изложении это получилось похожим на страсть и отчасти оправдывало мою пустую, свободную от постоя и мужского бритвенного прибора квартиру.– Ненавижу смерть. И злюсь на тех, кого уже нет. Просто злюсь, и все, ничего больше.– Я тоже злюсь, – помолчав дольше, чем было нужно, наконец сказала Венька. – Просто злюсь, и все, ничего больше.– Он глупо погиб.– А бывает, что умно?– Бывает, наверное. Наплодить детей и внуков и умереть во сне. Или сочинить пару-тройку вещей в стиле позднего Кортасара, а потом взять и повеситься на мужниных подтяжках. Сразу признают гением, потому что мертвый гений не опасен ни для чьего честолюбия. И хоть ты увидишь это из райских кущей, с высоты птичьего полета, но игра стоит свеч.– Это мужской взгляд на вещи.– Это нормальный взгляд на вещи.– Слушай, заведи себе любовника из слесарсй-карусельщиков, и все эти мысли пойдут на фиг, взявшись за руки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24