После разоблачения заговора судьба подарила мне всего одну ночь, которую я сумел провести с Антонией; впрочем, почему «подарила»? Эта ночь обошлась мне в миллион сестерциев — плата за страх солдатам, боявшимся гнева Нерона и Тигеллина. Но я бы с радостью отдал куда больше, если бы мне удалось спасти ее жизнь. Что значат деньги в сравнении с любовью и страстью? Да я бы не пожалел всего своего состояния — или, во всяком случае, значительной его части — ради любимой женщины. Но Фортуна не пожелала улыбнуться нам.В ту последнюю ночь мы всерьез обсуждали возможность добраться до далекой Индии, где у меня были знакомые, с которыми я когда-то вел торговые дела. Однако мы оба понимали, что наша попытка обречена на неудачу. Антонию знала вся Римская империя — ведь ее статуи украшали многие городские площади; переодеваться же было бы бесполезно, ибо ничто не скроет гордую осанку и изумительную фигуру.Наконец мы крепко обнялись и, рыдая, признали всю тщетность наших надежд. Антония, утерев слезы, принялась нежно заверять меня, что умрет без страха и даже с радостью, потому что ей удалось-таки пережить настоящую любовь. Она сказала, что мечтала, дождавшись смерти Клавдии, назвать меня своим супругом.Если бы ее мечта осуществилась, мне была бы оказана величайшая честь, но я хочу, чтобы ты, Юлий, понял меня правильно: я сейчас не хвастаю, я просто показываю, как сильно она меня любила.В эту последнюю ночь Антония много и возбужденно говорила. Например, она рассказывала о своем детстве и о дяде Сеяне и утверждала, будто он намеревался, убив Тиберия и заручившись поддержкой сената, сделать Клавдия императором. Тогда Рим избежал бы ужасного правления Гая Калигулы. Но судьба распорядилась иначе, и Антония рассудительно заметила, что, может, оно и к лучшему, ибо Клавдий не готов был тогда стать правителем — он дни и ночи напролет играл в кости и даже едва не разорил свою мать Антонию.До самого утра мы не сомкнули глаз. Сознание того, что смерть уже дожидается на пороге, придавало нашим поцелуям странный пряный вкус; воистину такая ночь бывает раз в жизни, и забыть ее невозможно.Все мои последующие победы — всего лишь жалкое подобие пережитого мною с Антонией. Ни к кому не был я так привязан, как к этой изумительно красивой женщине.Когда же эти волнующие мгновения пролетели и наступил рассвет, Антония предложила мне нечто столь необычное и пугающее, что поначалу я в изумлении отшатнулся, но потом, однако, признал ее мысль мудрой и перестал возражать и отнекиваться. Мы оба прекрасно знали, что это — наша последняя встреча. Гибель Антонии была неизбежна, и ничто не могло бы уже спасти ее.Она сказала, что хочет по возможности сократить это мучительное ожидание конца, и попросила, чтобы я донес на нее Нерону, — дело это, мол, для меня не новое, и он мне обязательно поверит. Это ускорит ее смерть и вместе с тем снимет с меня подозрения, которые могут появиться у Нерона; кроме того, это обеспечит будущее моего сына.Сама мысль о таком поступке казалась мне отвратительной, но Антония столь горячо убеждала меня, что в конце концов я согласился.Когда мы уже покидали спальню, она дала мне несколько дельных советов о том, с кем из знатных людей ради твоего благополучия водить дружбу, от кого, наоборот, держаться подальше, кому по возможности и навредить.С глазами, блестящими от слез, она говорила о твоем будущем и сожалела, что гибнет, не дожив до той поры, когда тебе надо будет выбирать невесту. В Риме не так уж много девочек, достойных твоего сына, Минуций, твердила она и настаивала, чтобы ты непременно прислушался к ее словам и устроил помолвку сразу же, как только твоей избраннице исполнится двенадцать. К сожалению, ты пренебрег мнением отца и покойной Антонии.Солдаты, несущие караул у входа в дом, забеспокоились и пришли поторопить меня. Мы вынуждены были расстаться. Я навсегда запомню лицо этой благородной женщины — мокрое от слез и слегка осунувшееся после бессонной ночи, но все равно улыбающееся и прекрасное. У меня возник отличный замысел, облегчивший мне наше прощание, и все-таки сердце мое ныло и сжималось от невыносимой боли.Я не хотел идти домой, не хотел видеть ни Клавдию, ни даже тебя, сын мой Юлий, и потому принялся прогуливаться по садам Палатина. На мгновение я замер, прижавшись спиной к высокой столетней сосне, которая, как ни странно, все еще не засохла. Я смотрел попеременно то на восток, то на север, то на запад, то на юг и думал, что отдал бы, пожалуй, весь мир за один-единственный поцелуй Антонии, а все жемчуга Индии — за возможность еще раз полюбоваться се белоснежным телом. Вот как ослепляет человека любовь.В действительности же Антония была старше меня, и лучшие се годы остались позади. Опыт и страдания наложили свой отпечаток на ее лицо; некоторые мои знакомые не без оснований считали эту женщину слишком уж худощавой. Я, впрочем, полагал, что худоба красит ее, и не уставал любоваться подрагиванием се ноздрей и ее плавной поступью.Я пристально смотрел на простирающийся у подножия холма Форум, на его древние здания, на новый Рим, поднимающийся на месте обгоревших руин, на Золотой Неронов дом, сверкающий в лучах утреннего солнца, и мои мысли невольно обратились к делам и к тому, что пришла пора приобрести новый земельный участок где-нибудь на Эсквилине, поближе к императорскому дворцу. Меня заботило твое будущее, Юлий, ведь я понимал, что мой старый авентинский дом уже тесен.Я повернулся и стал торопливо спускаться по склону холма. Я шел к Нерону, надеясь немедленно переговорить с ним с глазу на глаз. Уж если я и впрямь собрался доносить на Антонию, то мне следовало поспешить, чтобы меня никто не опередил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123