– Все позади, – заметила практичная Констанс. – Без его свидетельства мы проиграли бы дело. Теперь наконец отец узнал истинное положение вещей.
В этот момент вошел лорд Дункан и с грохотом захлопнул за собой дверь.
– Адвокат мне сказал, где вас найти.
Наступило тягостное молчание, которому, казалось, не будет конца.
– Как вы осмелились? – спросил, наконец, лорд Дункан. – Мои личные бумаги! Какое право вы имели в них рыться?
– Никакого, – ответила Пруденс. – Но у нас не было выбора. Так же как у мамы.
– «Леди Мейфэра» была маминым детищем, – мягко заметила Констанс.
Он рассмеялся:
– Теперь я это понял. Мне следовало догадаться раньше.
– Мы не могли позволить себе проиграть человеку, который... – Пруденс осеклась, когда отец жестом остановил ее.
– Не хочу слышать об этом. С меня хватит. Увидимся дома. Тебя я тоже хочу видеть, Констанс.
Дверь тихо закрылась за ним.
Сестры одновременно издали вздох, потом заговорила Пруденс:
– Как ни странно, я испытываю облегчение... теперь, когда он все знает.
– Я тоже, – согласилась Честити.
– Думаю, Дженкинс и миссис Хадсон поймут и одобрят нас, – сказала Констанс.
В этот момент раздался деликатный стук в дверь, возвещавший о приходе Гидеона.
– Присяжные возвращаются, Пруденс... Он сделал ей знак, указывая на дверь.
– Как быстро. Это хорошо или плохо? – спросила она.
– Предпочитаю не гадать. Пойдемте.
Тон его был резким и нервным. А Пруденс думала, что он никогда не теряет самообладания. Присяжные возвращались в зал суда. Зачитали вердикт.
– Мы сочли, милорд, что газета «Леди Мейфэра» не повинна в клевете.
Остальное Пруденс почти не слышала, слова доносились словно издалека. Речь шла о компенсации ответчику, о возмещении всех расходов и выплате тысячи фунтов за нанесенный ущерб.
Лишь когда все закончилось, она осознала, что они свободны. Все расходы по ведению дела возлагались на истца, и Гидеон мог получить свой гонорар. Она думала, что следовало бы выплатить ему более восьмидесяти процентов от компенсации – той тысячи фунтов, что им надлежало получить. Вокруг толпились люди, ей задавали вопросы, но она не отвечала. Гидеон вел ее под руку, и когда наконец они вышли на улицу в серый осенний день, Пруденс увидела, что их ожидает кеб.
– Садитесь, – сказал Гидеон, буквально заталкивая ее внутрь, когда заметил, что репортеры плотными рядами движутся к ним, выкрикивая вопросы. Пруденс с трудом взобралась в экипаж. Сестры уже были там.
– Как вы сюда попали?
– Тадиус, – ответила Констанс.
Гидеон выглянул в окно и тихо сказал:
– Кебмен сначала отвезет вас в отель. Когда стемнеет и газетчики прекратят преследование, Тадиус доставит вас домой.
– Вы обо всем позаботились, – заметила Пруденс.
– Это часть моей работы. Завтра утром я навещу вас, чтобы закончить наше дело.
– Нашу сделку, – сказала Пруденс.
– Верно. – Он закрыл за ними дверцу экипажа.
– Не такая уж выгодная сделка для адвоката, – заметила Констанс. – Компенсация, которую мы получим от Беркли, даст нам возможность выплатить ему гонорар.
– Едва ли его это беспокоит, – усомнилась Честити.
– Возможно, и не беспокоит, – согласилась Констанс. – Но почему тогда он так спешит получить то, что оговорено?
– Видимо, хочет поскорее покончить с этим делом, – сказала Пруденс. – Как только мы договоримся обо всех деталях, он сможет забыть о нас и продолжать свою жизнь, не думая о вздорных и беспокойных сестрах.
– Ты хочешь сказать – не думая об одной вздорной и беспокойной сестре, – поправила ее Констанс.
Пруденс пожала плечами:
– А что, если и так? Я не буду жалеть о том, что все кончено раз и навсегда.
– Уверена, ты почувствуешь огромное облегчение, – промолвила Честити умиротворяющим тоном. Она пыталась разглядеть в тусклом освещении кеба выражение лица сестры. Констанс подняла брови, молчаливо демонстрируя понимание.
Гидеон вернулся в свою контору. Он не испытывал обычного подъема после выигранного дела. По правде говоря, он был бы рад начать все сызнова. Он снял парик и мантию, налил себе неразбавленного виски и сел за рабочий стол. Как обычно, у него был план кампании до начала процесса, но теперь он не знал, как поступить, и плана выхода из этой кампании у него не было. Теперь он ничего не должен. Ставки в этом деле были высоки. Все или ничего. И в том, как Пруденс с ним обращалась, не было ничего, что позволило бы ему надеяться на успех следующего шага. Он на что-то надеялся. На что – и сам не знал, Возможно, на то, что она подаст ему какой-то знак. Но этого не случилось.
Он потянулся к шкатулке с сигаретами. Конечно, следовало принять во внимание, что сегодня ей слишком досталось. Возможно, что ни на что другое у нее не осталось ни умственных сил, ни эмоциональной энергии. И все же он наблюдал за ней, как ястреб, когда она нынче утром вошла в его контору, и она не подала ему никакого знака, ничего, кроме холодного формального приветствия. Неудивительно, что выглядела она неважно и явно была озабочена. Она представляла, как появится в суде, опасалась возможной потери средств к существованию и других неприятностей. Конечно, она не могла в это утро думать ни о чем другом, ни о каких чувствах.
Он со вздохом загасил сигарету. Гидеон не мог припомнить, когда испытывал такое волнение и беспокойство.
– Тебе бы не помешал стаканчик хереса, Пру, – сказала Констанс, когда они устроились в гостиной скромного отеля недалеко от Пиккадилли.
– Кажется, здесь есть все, – .сказала Честити, оглядывая буфет. – Есть чай. Есть сандвичи и фруктовый кекс, сыр и бисквиты, херес, вино и даже коньяк.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94