Теплые сильные. Я впитываю их силу. И мне становится теплее. Я могу ползти быстрей. Ползу. Ползу!
Еще треск. И рычание. Громкое, торжествующее. Последние путы порваны. Смерть освободилась. Что-то тяжелое и теплое уже рядом.
Рвусь вперед изо всех сил и падаю… в ждущие руки. Хочу кричать. Страх, ненависть и восторг рвутся из моего горла. Смерть не получила меня. И теперь уже не получит. Огромный палец прижимается к губам. И я кусаю его. Изо всех сил. Рот наполняется кровью. Я глотаю ее, глотаю. Кровь самое вкусное, что есть у жизни.
А где-то далеко за спиной кричит смерть. Обиженно, разочаровано. Смерть нельзя убить. Но ее можно обмануть, прогнать. От нее можно убежать. Мою смерть прогнали другие. Я еще научусь обманывать и прогонять свою смерть.
Теплая рука гладит меня. От головы до ног. Еще раз, еще. Мне хорошо, приятно. Хочется засмеяться. Но тогда я выпущу изо рта палец. Полный такой вкусной крови.
Руки несут меня к свету. Или свет приближается к нам. Руки как-то по-особому обнимают меня, поворачивают, забирают вкусный палец…
— Подожди, малыш. Подожди немного.
Незнакомый голос гремит надо мной. Не так, как рычала смерть, но тоже очень громко. Света становится больше. Света так много, что он уже греет. Почти как руки, забравшие меня у смерти.
Выше, еще выше поднимают меня. Я вижу бледное лицо, огромные светлые глаза. В них ненависть и отвращение. «Урод», — сказали мне глаза.
— Урод, — повторили серые губы. Это из-за тебя она умерла. Смотри на нее. Больше ты ее не увидишь.
Руки подкинули меня, поймали. Но я больше не видел лица. Я смотрел на свою смерть. На убитую смерть. Сначала давшую мне жизнь, а потом пожелавшую забрать ее.
— Смотри, урод, смотри!
Руки встряхнули меня и… разжались.
Я падаю, падаю…
Не знаю, насколько затянулось мое падение. Не помню, когда начал его. Где и чем оно закончится, тоже не представляю. А надо мной и сквозь меня течет голос. Полузнакомый, полузабытый. Журчит, скручивается цветными струями. Каждое слово это струя. Все слова вместе поток. Он несет меня куда-то. А я падаю в него. Сквозь него. Падаю… Слушаю… Слышу…
— …сказал тебе не истину. У оберегающей тоже может быть ребенок. Единственный. И последний. Если он нужен Жребию…
Я падаю, падаю. Поток истончается. Я почти пролетел его насквозь. И вдруг вспышка огромного фонтана. Глаза слепнут. Уши глохнут от рева.
— Нутер! Нутер!..
Темнота пахнет землей и травой. Мертвой, выгоревшей. Я лежу, уткнувшись лбом в кулак. А в кулаке Нож. Я загнал его в землю по рукоять. Смотреть мне не хочется. Один глаз видит темноту, другой смотрит на дергающийся огонь костра. Но если я закрою глаза, то опять увижу огромное ложе под черным покрывалом. На покрывале девушку. Кожа у девушки такая светлая, что кажется бледно-голубой. Девушка мертва. Нельзя выжить, когда шея почти перерублена, а в глазницах торчат стрелы.
И я не закрываю глаза. И не поворачиваю голову. Я знаю, чего там увижу. Еще одну ладонь. И еще одно колено. Того, кто должен меня защищать. Оберегать, мать его так! А вместо этого он затащил меня в свой день рождения. В свой первый день рождения.
Такой вот хэпи энд и пирожки с мышатами. Такая вот сказочка на ночь, от доброго дяди Кранта. После нее и от лошадиной дозы снотворного не уснешь.
И как я Нож сумел отвернуть? И как этого «сказочника» вспомнил? Ведь за такое «спокойной ночи» и убить можно.
Ладно, проехали. Теперь бы подняться.
Поднимусь. Сам. Вот только полежу еще немного и…
— Господин, сейчас нельзя спать.
— Я знаю, Малек, я не сплю.
— Нутер…
— Все нормально, Крант. Я… поднимаюсь. Не трогайте меня.
И таки поднимаюсь. С помощью рук, что скользят и разъезжаются. С помощью халата, что тянет меня вверх, и давит, конкретно давит под мышками. Ну, и с помощью мата. А куда без него, родимого? Очень он мозги прочистить помогает.
— Нутер…
Оберегатель сидит на пятках. Колени разведены. Аккурат на ширину моей башки. Что совсем недавно лежала между ними. Морда нортора повернута в сторону. Подбородок вздернут. Шея открыта и подставляется под удар.
— Нутер, если тебе нужна моя жизнь…
— Заткнись, Крант. Убивать я тебя не стану.
У меня за спиной дышит Малек. Мой приказ он выполнил до последней буквы. Даже пальцем ко мне не прикоснулся. А мой халат, это ведь не я, так?
— А пацану сам объяснишь, чего мне вдруг приспичило на твои колени прилечь. Или он слышал наш «семейный» разговор?
— Не слышал. И ничего не видел.
— Почему-то я так и думал.
Над горизонтом лыбится серпик луны. Любопытствует, каких глупостей мы без нее наделали-наговорили. Может, помощь требуется? Она большая любительница морочить всем и вся.
— Нутер…
— Ну?
— Мне прямо сейчас объяснять?
— После Санута. И…
Зеленый сер поднялся выше и стал ярче.
— Да, нутер?..
— Если Малек спрашивать будет, тогда и расскажешь.
— А что мне ему рассказать, нутер?
— Рассказывай, чего хочешь. Мне по фигу.
— А может ему не интересно будет?..
— Не спросит, значит, не ответишь.
Санут в эту ночь быстренько отсветил свое и спать ушел. А мы за ним. Новорожденные луны редко дольше часа по небу болтаются.
На следующее утро Первоидущий змея полетать запустил. Типа, ветер злой отгонять. (Может, и весь разгонят к тому сроку, как мой тиамный браслет опустеть надумает).
Чудеса-то иногда случаются.
Вон и Крант подтвердить может.
35.
— Никунэ… Странное имя.
— Это не Имя.
Девчонка качает головой и хитро так улыбается. Вроде сказать хочет, что день сегодня хороший, настроение у нее тоже хорошее, так что можно посидеть и послушать, какая глупость забрела в мою многомудрую голову. Говорить такое девчонка, понятное дело, не станет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95