Смышленый подросток с пользой употребил время пребывания в Одессе и уже разбирался в трудностях русского языка.
— Он говорит, что мы в станице Великой и что это казачья деревня, — перевел он.
— Казачья? — воскликнул Жоливаль, в котором это слово пробудило дремлющую любовь к истории. — Как это возможно? Судя по тому, что я знаю, мы находимся на бывшей территории запорожцев, истребленных в прошлом веке Екатериной Великой.
— Не всех же она истребила, — рискнул вмешаться Крэг. — Кто-нибудь и остался.
Гракх задал кучеру несколько вопросов, на которые тот разразился длинной тирадой, совершенно неожиданной для человека, умевшего, казалось, только петь.
— Что он говорит? — спросила Марианна, опешившая от такого внезапного красноречия.
— Я далеко не все понял! Но по-моему, он сказал — после того как много раз обращался к «моей Божьей матери», — что некоторые уцелевшие перекочевали в здешние деревни. Они больше не запорожцы, а черноморские казаки, вот и все.
Тем временем кучер вскочил с сиденья и что-то закричал, показывая кнутовищем в сторону площади перед церковью. Тут уж Жоливаль не нуждался в переводе.
— Он прав! — воскликнул он. — Скорей смотрите…
Действительно, на призыв колокола из дворов выходили, ведя на поводу снаряженных в дальнюю дорогу лошадей, вооруженные до зубов мужчины. Они носили длиннополые черные кафтаны, широкие с напуском шаровары и высокие мохнатые шапки, а их вооружение состояло из висевшего на ремне за спиной ружья без приклада, кривой сабли, засунутого за пояс вместе с кинжалом пистолета и очень длинной пики. На их небольших, но выносливых на вид лошадях были высокие седла, покрытые овечьими шкурами.
У всех этих людей был такой малоутешающий вид, что Марианна забеспокоилась.
— Что они собираются делать? Почему так вооружены?
— Нетрудно догадаться, — печально ответил Жоливаль. — Вспомните, что творилось в Одессе… Казаки живут мирно в своих деревнях, занимаясь скотоводством и земледелием, пока по степи не пронесется призыв их атамана. Тогда они оставляют плуги, берут оружие и направляются к назначенному месту сбора. Что мы и видим сейчас. Бесполезно уточнять, с каким врагом они будут сражаться…
Молодая женщина вздрогнула. Впервые после отъезда из Одессы она столкнулась с напоминанием о конфликте, разворачивавшемся очень далеко отсюда на дорогах Литвы и о котором они до сих пор ничего не знали.
Опечаленная увиденным, она хотела немедленно войти в дом станции, но ее спутники казались зачарованными открывшимся зрелищем…
Казаки собрались перед церковью, на пороге которой показался поп в парадном облачении. Женщины пришли босиком, в полотняных рубахах поверх юбок, с красными и синими косынками на головах. За ними следовали старики и дети. Все собравшиеся образовали полукруг перед церковью и, казалось, чего-то ждали.
Тогда показался еще один воин. Бородатый, одетый так же, как и его сотоварищи, он отличался от них выражением дикой ярости на плоском лице и еще одной деталью. Вместо лошади он тащил за собой воющую женщину в одной рубашке. За ними следовала седоволосая старуха, держа в руках большой мешок из грубой рогожи.
Несчастная женщина была молода и, возможно, красива, но ее безобразили слезы и крики. Она как могла пыталась защититься от безжалостного кулака мужчины, волочившего ее прямо по пыли. Дойдя до церкви, он отпустил ее волосы и так поддал ногой, что она покатилась до середины полукруга.
Со стороны мужчин послышался одобрительный ропот, а женщины разразились проклятиями, но поп жестом заставил их замолчать. Тогда тот, кто пришел последним, взял слово и заговорил удивительно спокойным голосом, учитывая его недавнее поведение, произнеся короткую речь, которую кучер попытался передать более доступно своим пассажирам.
— Что он говорит? — спросил Язон.
— Так… можно сказать, что у этих людей чудные нравы, — перевел Гракх. — Если я правильно понял, этот человек — муж женщины на земле. Она наставила ему рога, так он до отъезда на войну отказывается от нее, чтобы она не осквернила его очаг плодом своих шашней.
— Он мог бы отказаться не так грубо, — заметила Марианна.
— Но это еще ничего, — продолжал Гракх. — Если какой-нибудь другой мужчина согласится взять ее, она будет жить. Если нет — ее завяжут в мешок, который принесла ее свекруха, и бросят в реку.
— Но это же подлость! — возмутилась молодая женщина. — Это просто преступление! А где человек, с которым она согрешила?
— Похоже, что это был степной бродяга, который исчез, человек того же племени, что и женщина. Она цыганка, и у нее не должно быть много друзей в деревне…
Действительно, установилась полная тишина. По-прежнему распростертая на земле женщина машинально отбросила длинную прядь волос, упавшую ей на лицо. Ее полные страха черные глаза тщетно искали сочувствия во всех взглядах, устремленных на нее, на полуприкрытое разорванной рубашкой тело с синяками и ссадинами.
Ее муж скрестил руки на груди и грозно поглядывал на всех, словно предупреждая, чтобы никто не согласился взять ту, что он отвергает. А за ним несколько старух окружили свекровь, которая, подобно гению мести, уже готовила мешок…
— Может быть, найдется кто-нибудь, — прошептала охваченная ужасом Марианна, — очень молодой… или очень старый, чтобы такая женщина стала для него неожиданной находкой?
Но ни старики, ни молодые, еще недостойные носить оружие, не изъявляли желания иметь неприятности из-за чуждой им женщины. И осуждение ее читалось во всех взглядах. Поп, стоявший сияющим истуканом у входа в церковь, похоже, понял это.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95