Он усмирил его с помощью изрядной порции коньяка. Но Марианна никак не откликнулась: хотя глаза ее слипались от набравшейся за три дня усталости, она была загипнотизирована открывшимся зрелищем.
Город напоминал кратер действующего вулкана. Это было горнило титанов, где плавилось и кипело все богатство мира и откуда вырывались языки пламени, снопы искр, молнии взрывов. Словно чудовищный фейерверк для обезумевшего божества вспарывал сердце ночи. Это было торжество демона, чье адское дыхание опаляло даже на расстоянии и чьи длинные багровые руки, словно щупальца гигантского спрута, еще пытались захватить тех, кому удалось вырваться от него.
— А мы не можем остаться здесь? — попросила Марианна. — У меня больше нет сил…
Это было больше чем правда. Ее тело, слишком долго лишенное сна, подчинялось ей только благодаря гигантским усилиям воли.
— Здесь очень жарко, но стоит ли следовать за всеми этими людьми? — добавила она, показывая на колонну беженцев, которая все дальше углублялась в ночь. — Куда они так мчатся?
Бейль язвительно хохотнул, уже опьянев от поглощенных напитков, затем с презрением повел плечами.
— Туда, куда неотвратимо идут они вот уже столько лет… туда, куда идут глупые бараны старого Панурга: на поиски пастыря! Им сказали, что император направился в Петров-какой-то, вот они и спешат в Петровкакой-то, даже не задумываясь, найдут ли они там убежище и еду. Большинство останется снаружи, на сквозном ветру, под дождем, если понадобится — замерев перед хранилищем их божества, как тибетские ламы перед ликом Будды… Но вы правы: следовать за ними бесполезно! Вон я вижу там, немного дальше, небольшую посадку возле лужи. Там мы и расположимся. Кстати, по-моему, я вижу этот самый замок.
Действительно, в конце дороги, ставшей внезапно широкой и ровной, сверкали огни, освещая большое кирпичное здание странной, времен не то Людовика XIV, не то XV, французской архитектуры с примесью греческой. Несколько красивых строений виднелись дальше, и толпа убежавших из Москвы обрушилась на них, тогда как вокруг Петровского был установлен относительный порядок, чтобы дать покой императору.
Бейль направил упряжку к небольшому пруду, в котором отражались березы и сосны посадки. Едва коляска остановилась, туда устремился несчастный Боннэр.
С помощью оставшейся прислуги Бейль организовал своеобразный бивуак, выгрузив из коляски все, что ее загромождало, чтобы можно было в ней растянуться, и поднял верх для защиты от насекомых и ночной свежести.
Марианна предпочла ни во что не вмешиваться и села на берегу пруда, обхватив руками колени. Усталость одолела ее до такой степени, что каждая клеточка тела болела, однако нервное напряжение не спадало.
Мысли крутились в голове, как пущенные под откос колеса. Бесцельно, хаотично, и не было им конца. Она посмотрела на освещенную отблесками пожара поверхность воды и подумала, что хорошо было бы выкупаться и хоть немного освежиться после такого пекла… Она нагнулась, зачерпнула рукой воду и смочила лоб, лицо и шею. Но вода не освежила. Словно сама земля, передав жар пожара, согрела воду, однако молодой женщине стало немного лучше.
Позади она услышала смех своего нового знакомца.
— Похоже, что Витгенштейн и его армия находятся в нескольких лье отсюда, закрывая дорогу на Санкт-Петербург! Если бы они знали, что император от них рукой подать, практически без защиты, они наверняка не смогли бы побороть искушение.
Боннэр, выйдя из-за деревьев, ответил что-то, чего она не поняла и что аудитор первого класса встретил многократным чиханьем, прежде чем добавить:
— Я надеюсь, что долго не застрянем тут. У меня нет никакого желания оказаться в числе военнопленных.
Но из всего услышанного внимание Марианны привлекла только одна деталь: итак, эта прекрасная широкая дорога, словно приглашавшая в путь, и была дорогой в Санкт-Петербург, о котором с момента ее появления в Кремле — неужели это было вчера, а не много месяцев назад? — она не переставала думать. Было ли это знамением рока, что они остановились именно возле этой дороги? А пожар, изгнавший ее из Москвы, не мог быть предопределен свыше? Так легко поверить в волю Провидения, когда умираешь от желания сделать что-то.
— Я боюсь, что не смогу устроить вам роскошный пир, — раздался рядом дружеский голос Бейля. — Наше съестное богатство ограничено сырой рыбой, бог знает где найденной моим кучером, фигами и вином.
— Сырая рыба? Но почему не сварить ее?
Он принужденно рассмеялся.
— Не знаю, разделяете ли вы мое чувство, но я на сегодня сыт огнем. Одна мысль снова зажечь его вызывает у меня тошноту… не считая того, что мы можем легко поджечь этот лесок, полный сухих сосновых игл.
Лучше уж я попробую сырую рыбу. Кстати, говорят, что японцы иначе ее и не употребляют.
Но, несмотря на эти ободряющие слова, Марианна удовольствовалась несколькими фигами и стаканом вина.
Оно оказалось посредственным. Бутылки прикончили в дороге, а теперь взялись за бочонок. В нем обнаружили совсем молодое белое вино, такое терпкое, что язык съеживался, а небо превращалось в терку. Тем не менее Бейль, Боннэр и слуги основательно приложились к нему, и когда аудитор Государственного Совета заявил, что пора спать, все уже были на хорошем взводе.
Бейль, однако, который знал свет и умел пить, сохранил достаточно ясности сознания, чтобы проводить Марианну до коляски и предложить ей располагаться в глубине кузова на сиденье. Но она отказалась сразу лечь.
— Я устала, — сказала она ему, — но слишком еще взволнованна. Я немного пройдусь под деревьями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95