Они жарили каштаны и грызли их, запивая горячим сидром. После длинного трудового дня они отдыхали и обменивались впечатлениями. Потантен курил трубку, Клеманс вязала, и им было хорошо вдвоем. Они не были официально зарегистрированы, но это была прекрасная пара пожилых людей, которых объединяла их общая любовь к Гийому Тремэну и его детям. С возрастом они стали меньше спать и продлевали день, сидя вдвоем в дружбе и согласии. Они чувствовали себя ангелами-хранителями дома, оберегающими семейство, когда все уже спали...
Однако в эту ночь благодатный покой в доме не наступил. Внезапный приезд этой иностранки нарушил гармонию вечера. Клеманс и Потантен – особенно он, который чаще бывал у Мари-Дус, – чувствовали, как будто грозовая туча сгущается над их головами. Они долго сидели молча, углубившись в свои собственные мысли, потом мадам Белек, которая не могла долго держать на сердце то, что ее волновало, проговорила:
– Если бы она не была так похожа на бедняжку покойницу!
И продолжила уже громче:
– Когда месье Гийом ввел ее в вестибюль, у него был какой-то растерянный вид. Я никогда не видела его таким. Как будто он вдруг увидел привидение...
– А это и есть привидение! Привидение его старой страсти. Если бы не глаза и волосы, то это одно лицо, но только ярче, что вполне понятно: мисс Тримэйн на десять лет моложе, чем была Мари-Дус в тот момент, когда они вновь встретились... Пожалуй, эта мисс еще красивее, если это возможно, но и еще опаснее. В той женщине жила любовь. А в этой? Я бы дорого заплатил, если бы знать, что ей здесь надо.
Клеманс пожала плечами, отложила вязание и взяла в шкафу большую бутылку, оплетенную лозой. В ней был ром, который она использовала, когда пекла блинчики на Сретение. Этим ромом она иногда баловала своего друга Потантена. Как и все, кому пришлось поболтаться по морям, он любил этот ароматный напиток, который напоминал ему о его бурной молодости. Она налила ему большую порцию.
– Я вижу, вам тоже не по себе, друг мой! – проговорила она. – Мне кажется, пришло время открыть огонь!
Потом, подумав немного, она достала второй стакан, плеснула туда немножко рома и стала в задумчивости потягивать его, сидя возле огня.
– Ба! – воскликнула она некоторое время спустя. – Может быть, это только нам, старикам, пришла такая нелепая мысль в голову? Может быть, это лучшая в мире женщина? Может, это мило, что ей пришла в голову мысль привезти портрет матери месье Артуру на Рождество? И к тому же...
Она замолчала. А Потантен вовсе и не слушал ее. Он неотрывно смотрел на огонь, и она проследила за его взглядом. Происходило что-то странное: пламя легло, как под порывом сильного ветра. Казалось, оно вот-вот погаснет. В этот момент остановились настенные часы, висевшие в углу кухни. Быстро обернувшись, Клеманс удивленно уставилась на них: медный маятник в виде корзины с цветами не двигался. Она просто застонала:
– Часы, Потантен!.. Они остановились!..
Старик поднялся и тяжелыми шагами направился к входной двери, выходящей в сад, не спуская глаз с затухающего огня, и открыл ее.
– На дворе тихо, никакого ветра!
Хоть на улице было очень холодно в эту ночь, он оставил створку двери открытой чтобы приятельница убедилась в том сама, но та даже не взглянула в ту сторону: ее глаза переходили с часов на огонь очага. Потом вдруг все встало на свои места. Огонь снова запылал, а маятник, хотя до него никто не дотрагивался, снова начал качаться.
– Закройте дверь, Потантен! – сказала кухарка каким-то бесцветным голосом. – Поверьте мне, нам надо сейчас прочесть молитву, чтобы помянуть душу мадам Агнес.
Она встала на колени у огня, над которым на полке стояло распятие среди горшочков с пряностями и подсвечников. Старик с волнением смотрел на нее: он всегда считал, что молитвы это женское дело, а вовсе не мужское. Тогда Клеманс указала ему рукой на место возле себя:
– Идите сюда и помолитесь, Потантен. Или вы считаете, что то, что произошло, естественно?
– Н... нет, но...
– Тогда делайте, что я вам говорю! Разве вы не поняли, что это предупреждение? Я уже не однажды замечала, что она как будто в доме, но сегодня я уверена, что она вернулась.
– Если вы правы, тогда почему она обращается именно к нам?
– Потому что мы с вами принадлежим этой усадьбе, как и ее стены, мы – хранители этого дома и к тому же мы уже старые и, значит, ближе к смерти и можем ее понять. Не забывайте, что ее бедное обезглавленное тело покоится не в родной земле, а лежит на парижском кладбище, в общей могиле всех тех, кого убила гильотина...
– На кладбище Мадлен, где были похоронены Король и Королева, я знаю! – проговорил Потантен с серьезным видом. – Уже трижды Гийом пытался добиться разрешения на эксгумацию и перезахоронение, но это почти невозможно: их там слишком много.
– Во всяком случае, это мало что изменит. За бедняжку отслужили много месс, и все за нее молятся. Но мне всегда казалось, что душа ее привязана к этому дому, ведь она так любила его, а раз она сейчас появляется здесь, значит, она страдает и недовольна происходящим.
– Из-за приезда этой...
– А отчего еще? Она бы приняла маленького Артура, потому что он несчастен, этот брошенный ребенок. А вот то, что свалилось на нас сегодня, это другое дело. Я уверена, что она не хочет этого! Если эта женщина останется здесь, значит, соперница победила. Ах, Потантен, Потантен! Очень я боюсь, что нам предстоят трудные дни. Так помолитесь вместе со мной за упокой души мадам Агнес и за нашу дорогую усадьбу На Тринадцати Ветрах! Это надо сделать! Я уверена, что мадемуазель Анн-Мари согласится со мной, когда я ей расскажу, что у нас здесь случилось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112