Не побежал, как когда-то, хватит, набегался. Душа, что ли, становилась крепче.
Ноги сами собой вынесли его на Белый Яр.

Белый Яр

Сказать, что это была страшная круча, значит ничего не сказать.
Течение Крупца билось здесь прямо в берег, стремилось подмыть его и обрушить, но мало что получалось. Белый Яр не был сплошной каменной плотью, но на памяти бабок и дедов он не менялся. Так и выдавался в Крупец, словно исполинский корабль, и бывало, что макушку его скрывали низкие осенние облака.
А внизу лежал омут. И был чем-то вроде отражения высившейся над ним кручи.
Надо полагать, у омута имелось дно, но измерить его глубину пока никто не сумел. Дотошные озорники спускали вниз камень на верёвке, но верёвки кончались, а дна всё не было.
Берег здесь был всюду обрывистый, зимой его поливали водицей и скатывались на саночках вниз. Летом молодые Белки забирались на Яр и сигали с него в воду. Особая удаль требовала это проделывать, когда внизу плавал туман, и казалось, что прыгаешь в облака.
Соседи Зайцы полагали эти прыжки придурью, Белки утверждали, что Зайцы им просто завидовали. Парень, сумевший побороть страх и слететь к воде с головокружительной – ошибёшься, вода твёрдым камнем покажется! – высоты считался по-настоящему взрослым, достойным внимания девок.
Тот, кто умел всё сделать правильно и как гвоздь войти в гладкую воду, после оглушающего удара попадал в зеленоватый мрак, в другой мир, где не слышны были крики товарищей, а голову сдавливал железный обруч и в уши втыкались острые иглы.
Бусый впервые прыгнул с Белого Яра лет в восемь. Тогда он был глуп и ещё надеялся стать виллином, а значит, ему не пристало бояться никакой высоты. Он пришёл на Яр в одиночку, что было глупо вдвойне, и, просвистев-прощебетав свой призыв воображаемому симурану, с разбегу, ласточкой воспарил над туманом.
И иголкой пронизал воду, даже не зелёную, а совсем чёрную в косом свете заката.
Испугался он, кажется, только потом…
Взрослые, конечно, дознались, и мать его выпорола. Правильно выпорола. Дурень, виллином быть посягал. А на деле оказался даже и не Белкой, так, в поле обсевком Обсевок – место на ниве, по оплошности или иной причине обойдённое во время сева, оставшееся пустым. В современной речи выражению «в поле обсевок» соответствует «прореха на человечестве».

. Никому не нужным.
К матери, что ли, пойти, чтобы ещё настегала…

* * *

Бусый сидел на самом краю, свесив ноги со скалистого обрыва. Наблюдал за плывущими по большой весенней воде ветками, сучьями, щепками и прочим лесным мусором. Глядел бездумно, почти как Сын Медведя, чья душа всё ещё пребывала в Безвременье, никак не хотела выходить оттуда на свет.
Постепенно разлетелись все мысли, тело как будто таяло, плавясь воском под ласковыми лучами солнца, растворялось в окружающем мире, становилось частью его.
«Вот бы так и раствориться совсем, а? То-то было бы хорошо…»
…Взгляд с небес! Опять, второй раз уже за сегодня, Бусый почувствовал в небе тень. Ту, что искала его. Искала, как он понимал, с нечеловеческим упорством.
«Да провалилась бы ты. Не буду прятаться… Хочешь увидеть меня? Ну, смотри…»
Мальчишка равнодушно поднял к небу глаза. В самом деле встретился с жутким, слепым, неживым взглядом. И птица почти сразу исчезла. «Если посмотреть страху прямо в глаза…»
Он посидел ещё, продолжая растворяться в тёплом золотом свете, а потом у него в ушах зазвучала песня. Не птичья, не далёкая человеческая. Подобных песен он никогда раньше не слышал. Может, так поют ветра в небесах, на страшной высоте, подвластной лишь симуранам и гордым орлам. Звуки обволакивали, уводили куда-то далеко, в мир, очень похожий на настоящий, но в котором не было место для горя и смерти, в котором царила радость и сбывались мечты…
Неизвестно почему, но Бусого это насторожило. Даже вспомнилось окно в болотной трясине, заросшее весёленькими цветами. Когда всё очень уж ладно, гладко и складно, следует остеречься. Кто-то мягко стелил ему, да вот каково будет спать…
Бусый откуда-то со стороны увидел Белый Яр и себя самого, сидящего на краю обрыва. Этот бездумно замерший Бусый – охотник вроде бы, лесовик – не замечал, что сзади к нему приближались люди. Пятеро незнакомых мужчин, вооружённых луками и копьями, подкрадывались в отдалении, близко был только один. Он прижимал к губам что-то вроде длинной свирели и мягким крадущимся шагом заходил Бусому за спину…
Бусый встряхнулся, выныривая из морока, оглянулся через плечо… и в самом деле увидел у себя за спиной незнакомца.
Сидеть, когда приближается кто-то из старших, считалось у веннов зазорным. Вскакивая, мальчишка сразу начал прикидывать, как следовало приветствовать незнакомца.
Быть может, именно это стремление угадать, кто таков, и спасло Бусому жизнь.
Миг наития приоткрыл ему мысли чужака, и были эти мысли похожи на гнойную паутину. Вроде той, что тянулась когда-то от Резоуста. Липкие щупальца и клубки тянулись от незнакомца к нему, Бусому.
«Тьфу, пропасть!…»
Бусый не испугался, просто не успел, настолько всё случилось быстро и неожиданно. Мерзкая паутина тянулась оплести его, захлестнуть шею, залепить лицо… Бусый гадливо отпрянул назад, к самому краю. Летящая паутина растянулась, пытаясь захватить ускользающую жертву, стала распадаться на куски. Один из обрывков почти сумел дотянуться до мальчишки. Изогнувшись, Бусый поднырнул под вертящийся клок, как в пляске крутнулся посолонь и отскочил в сторону… Паутина вспыхнула ядовито-зелёным пламенем и растаяла, оставив витать в воздухе лишь затхлый запах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71