Изверг Изверг – это слово действительно происходит не от «зверя», как мы иногда полагаем, а от глагола «извергать», и обозначает изгнанника. Раньше оно также являлось синонимом «выкидыша» и «недоноска».



Резкая боль в ушах, ледяная плотная тьма, полное непонимание того, где верх, где низ, куда он, Бусый, попал и вообще, жив ли ещё… Продолжалось это, впрочем, недолго. Через миг мальчишка уже стремительно плыл, прорываясь к поверхности сквозь толщу воды. Желание вдохнуть становилось необоримым, раздирало лёгкие, сводило с ума. Стрелы там, не стрелы, да хоть сам жуткий Мавут с его Оком, плевать! Что угодно, лишь бы поскорее на воздух. Только один ужас и существует на свете – ужас удушья… Воздух! Хотя бы глоток! А ведь когда-то дышал этой благодатью вдоволь, дышал сколько хотел и даже не замечал этого, не ценил! Неужели это на самом деле когда-то было?…
Всё!
Бусый не сумел выдержать, вдохнул воду. Когда студёная влага хлынула в сжигаемые заживо лёгкие, этот миг показался Бусому самым сладостным в его жизни. В меркнущих зрачках мальчишки успели всё же отразиться чьи-то руки. Они сграбастали Бусого в охапку и сразу рванули вверх. Куда, зачем его тянут, почему не оставят в покое? Здесь так хорошо…
Увесистый хлопок ладонью по спине. Бусый лежит животом на чьём-то колене, свисает вниз головой. Хлопок возвращает сознание и вместе с ним – боль. Изо рта струёй хлещет вода…
Мальчишка мучительно закашлял, заплакал, отступившая смерть наказывала его запоздалым испугом. Сородичи Белки смеялись, кричали, порывались его обнять, хлопнуть по плечу, расцеловать. Мелькнуло мамино лицо, у неё по щекам текли слёзы.
– Живой! Сыночек… живой…
Бусому было очень плохо, но это и радовало: если человек страдает, значит – он жив. И жить будет.
Хоть и пробыл под водой уймищу времени – самому искусному ныряльщику хватило бы двадцать раз задохнуться и утонуть.
Колено, упиравшееся в живот, и тяжёлая рука, огревшая по спине, принадлежали Соболю. Бусый, силясь вспомнить что-то очень важное, повернулся, привстал и увидел Сына Медведя.
Тот сидел, привалившись к берёзе, почему-то мокрый, с землистым лицом, и дышал, как надорвавшийся конь. Колоярова рубаха липла к широкой костлявой груди. Над Сыном Медведя хлопотала Осока. Вот парень приподнял голову, Бусый встретился с ним глазами и впервые увидел осмысленный взгляд. Сын Медведя попробовал даже улыбнуться мальчишке, но вместо этого вдруг скривился и… заплакал, точно дитя малое. Осока его обняла.
– Это он тебя вытащил, – сказал Соболь.
Позже Бусый узнал, что от Осоки всё-таки не укрылась его обида («Какая обида?…» – еле вспомнил), и девушка потихоньку отправилась за ним следом. Повела с собой за руку Сына Медведя, которому было всё равно, в какую сторону плестись или даже не плестись, а на месте сидеть… Долго ли, коротко ли – вышли к Белому Яру. И увидели чужаков.
Трое, ругаясь, вытаскивали на берег тело разбившегося главаря, ещё двое с луками в руках что-то караулили в омуте…
При виде парня с девушкой они всё бросили и пустились наутёк. Осока, не будь дура, сразу кинула к губам Колояров рожок, а Сын Медведя… Сын Медведя сделал то, чего девушка ну никак от него не ждала. Стрелой – откуда прыть взялась – взлетел на самый обрыв и сиганул в тёмную воду.
С первого раза вынырнул пустой. Но не отступился, нырял снова и снова. Пока не вытащил Бусого…
К тому времени успели набежать Белки. Успели прижать к речке и скрутить пятерых чужаков… Кто бы мог надеяться, что Сын Медведя вытащит из омута не мёртвое тело, а вполне живого мальчишку?
Теперь Мавутичи лежали в кустах, изрядно помятые и связанные, но пока ещё живые.
– Дедушка Соболь, – сразу же взмолился Бусый, – их надо отпустить! Пусть они живыми уйдут…
– Это почему ещё? – недовольно буркнул Соболь. – Ты что, первый им поносное слово сказал и набольшего головой в камни закинул?
– Дедушка, их нельзя… их правда нельзя… Иначе нас всех… Страшный властелин… Да и я ведь живой.
Белки, сколько их было на берегу, недоумённо посмотрели на Бусого. Уж не заговаривается ли вынутый из воды малец, не повредился ли рассудком?
– Дитятко, – потянулась к Бусому мама. – Пошли домой, дитятко, будет тебе.
Оттолкнуть её руку Бусый, конечно, не мог, наоборот – схватился за неё своими двумя.
– Я живой ведь! – повторил он с отчаянием. – За что месть мстить станете?
Соболь переглянулся с Утрогостем Росомахой, мужем большухи. И нагнулся к Бусому.
– Какой-какой страшный властелин?
Вместо Бусого ответил один из пленников.
– Сопляк угадал! – прохрипел он, сплёвывая кровь из разбитого рта. – Мы – Мавутичи! Слышали о таком?… Значит, ещё услышите. Убивайте, коли охота, нам смерть станет в награду! А вам владыка Мавут головы отрежет. И мужикам, и бабам, и детям грудным…
И Белки услышали смех связанного человека, ждущего смерти. За первым Мавутичем начали смеятся и остальные. Они действительно не боялись. От этого смеха делалось не по себе и нападали невольные мысли – если человек так смеётся, стало быть, за этим что-нибудь да есть?…
– Мавут… – повторил Соболь задумчиво, и у Бусого шевельнулась надежда. – Что понадобилось могучему властелину в наших бедных чащобах?
– Не бойся, он не велел тебе ждать войны, – был ответ. – В ваших чащах нет ничего, что стоило бы немирья. Владыка возжелал присмотреться к мальчишке, и он получит его, а на что ему сопляк, не нашего ума дело… и подавно не твоего…
Мама Бусого вдруг выпрямилась, глядя куда-то поверх головы разговорчивого Мавутича.
– А не случалось этому владыке, – негромко проговорила она, – получать залитые воском шкуры тех, кто посягал на наших детей?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71