— спросил он, добавив к рыбе две булки, четыре куска сыра и несколько чашек кофе.— На ипподром.— Но сегодня нет скачек.— Знаю.— Хорошо. Если хотите, поедем.Один в хорошем настроении расположился посередине, упираясь спиной в заднее сиденье, а лапы и огромную голову опустив на ручной тормоз. Когда Эрик чуть толкнул дога локтем, тот приподнял подбородок и позволил хозяину передвинуть ручку тормоза. Вот образец взаимопонимания, мысленно усмехнулся я.Путешествие походило на игру в прятки со смертью, однако мы благополучно прибыли на ипподром. Главные ворота оказались открытыми, на площадке стояли большие грузовики с кузовами, затянутыми брезентом, так что мы свободно проехали и остановились возле весовой. Эрик и Один вышли размять ноги, а я направился выполнять свою короткую и наверняка неудачную миссию.В здании весовой мужчина и две женщины делали уборку, и никто из них не говорил по-английски. Я вышел и нашел Эрика — самый легкий способ поговорить с уборщиками.Он задал вопрос, выслушал и сообщил плохую новость:— Они говорят, что седло Боба Шермана долго висело в раздевалке на вешалке возле двери.Я оглядел раздевалку, никаких следов седла на вешалке не осталось.— Они говорят, что седло висело, когда тело было найдено в пруду. Но кто взял его, они не знают.— Тогда все, — вздохнул я.Мы вышли и бесцельно побрели вдоль трибун. Утро было холодное, ветер пронизывающий, деревья замерзшие. Зима стояла на пороге, а снег чуть задержался в пути.Внизу на песчаной скаковой дорожке лошади Гуннара Холта перешли на легкий галоп, и мы смотрели, как они промчались мимо линии финиша, минуя пруд, вокруг смотровой башни. Впереди летел Падди О'Флагерти в своей великолепной вязаной шапке с помпоном, вот он натянул поводья, его скакун и остальные перешли на шаг. Перед завтрашними скачками это была всего лишь легкая пробежка, чтобы выпустить пар, и теперь лошади медленно направлялись к конюшне.— Следующая остановка у Гуннара Холта, — сказал я.Мы въехали в ворота, когда лошади уже вернулись, их прогуливали по двору, прежде чем завести в стойла, и над чепраками поднимался пар, как из кипящего чайника. Сам Гуннар Холт соскочил с Уайтфайера, фаворита, принадлежавшего Сэндвику, ласково потрепал его по холке и теперь ждал меня, чтобы продолжить надоевшую игру.— Доброе утро. — Я сделал первый ход.— Доброе.— Можем мы поговорить?Весь его вид выражал, что говорить не о чем, он отвел Уайтфайера в стойло, вернулся, мотнул головой в сторону своего бунгало и открыл дверь. На этот раз Эрик предпочел остаться в машине, и Гуннар Холт, заметив Одина, кажется, был доволен его решением.— Кофе?Тот же самый оранжевый кофейник стоял на плите, тот же самый кофе. Ну, теперь можно и спросить, решил я.— Я ищу седло Боба Шермана.— Седло? Разве он не оставил его в раздевалке? Я слышал, что оно там.— Может быть, вы знаете, кто забрал его. Я бы хотел найти седло... Оно принадлежит его вдове.— И седло стоит денег, — добавил он, кивнув. — Но я понятия не имею, кто забрал его.Я косвенно задавал этот вопрос еще несколько раз и в конце концов убедился, что он и вправду не знает.— Тогда спрошу Падди, — сказал я. Но и Падди не знал.— Оно было там, когда бедного парня выловили из воды. Клянусь, седло висело в день Больших национальных скачек. Но в следующий раз, в четверг, его уже не было.— Вы уверены?— Так же уверен, как в том, что я стою перед вами.— Почему? — вяло спросил я. — Почему вы так уверены?— Ну, понимаете. — Глаза у него сверкнули. — Это самое, оно...— Падди, давайте начистоту.— Ух...— Вы взяли седло?— Нет, — твердо возразил он. — Я не брал. — Сама мысль вроде бы обидела его.— Что произошло?— Ладно, вот послушайте, ведь Боб был мне настоящим другом. Боб был... Понимаете, я уверен в глубине души, что Боб сам бы хотел, чтобы я это сделал... — Падди замолчал.— Сделал что?— Понимаете, это не кража и ничего такое.— Падди, что вы сделали?— Ну, понимаете, мой шлем и его шлем висели рядом с его седлом. Ну, мой шлем поцарапанный, с трещиной, а его новенький и целехонький. Вот так это было. И я поменял их местами. Его забрал, а свой повесил.— И сделали это в день Больших национальных скачек?— Точно. А в следующий раз, в четверг, когда уже Боба нашли, седло исчезло. И мой шлем вместе с ним.— Так что шлем Боба здесь?— Ага. У меня в чемодане под койкой.— Вы не одолжите мне его на несколько дней?— Одолжу? — Падди явно удивился. — Я думал, вы хотите забрать его, потому что шлем по праву принадлежит его миссис.— По-моему, она будет рада, если шлем останется у вас.— Да, это хороший шлем. Правда хороший. Он ушел и вскоре вернулся и передал мне шлем. Обыкновенный, соответствующий правилам жокейский шлем с завязками под подбородком. Я поблагодарил Падди и пообещал вскоре вернуть его, попрощался с Гуннаром Холтом и отправился в опасное путешествие к центру Осло.Подскакивая на крутых поворотах, когда Эрик срезал углы, я прощупал подкладку и даже заглянул под нее. Ни фотографий, ни бумаг. Ничего. Я отложил шлем в сторону.— Нехорошо? — сочувственно проговорил Эрик, чуть отодвинув морду бдина, чтобы посмотреть на меня.— Надо перевернуть все камни.— И какой следующий камень?— Ларе Бальтзерсен.По пути к его банку мы проезжали мимо главного входа в «Гранд-отель». Я вышел и оставил шлем Боба Шермана у портье в холле, который уже хранил мой снова упакованный утром чемодан. Я дал портье три десятикроновых банкноты, и он, уставясь на щедрые чаевые, пообещал не спускать глаз с моих вещей. Ларе уже почти и не ждал меня.— Я думал, что у вас поменялись планы, — заметил он, вводя меня в свой кабинет.— Пришлось сделать круг, — извиняющимся тоном объяснил я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65