«Нам в семье только педераста не хватало!»
Благодаря деду мальчик получил возможность провести «босоногое детство», практически жил на улице в компании себе подобных. Снимал с пьяных часы, оправдываясь тем, что мусульманам Коран запрещает пить, а потому руками Ахметзянова Аллах карает грешных…
Но вместе с кражами и драками юный Ахметзянов регулярно посещал материнские спектакли и потрясался, какие фантастические па выделывают эти худые жилистые ноги! Как будто в них, под кожей, не мускулы, а чудесные механизмы! А как гнется спина!.. Он единожды попробовал вот так откинуться назад и слег на месяц в больницу, где его разместили на вытяжке и приходилось мочиться в утку… Подросток в самом деле обожал балет, а если быть точнее, боготворил участников сего действия. Ни драматургия, ни оформление его не волновали вовсе, только ноги, руки, спины… Когда его мать умерла на сцене и, уже бессознанная, докрутившая фуэте за кулисы, рухнула лицом прямо в канифоль, он смотрел на нее, заливаясь слезами, и думал, что хочет заглянуть внутрь материнского организма и обнаружить ту чудесную механику, делавшую ее тело при жизни волшебным…
Зазвонил телефон, по которому Ахметзянову приказали срочно выполнять свои служебные обязанности, иначе контракт с ним будет прерван по несоответствию!
На такое заявление патологоанатом ответил своим — матерным. Не выходя из себя, он соорудил фразу из семи этажей, смысл которой состоял в том, что он хоть сейчас пойдет куда глаза глядят, а больница уже к вечеру задохнется трупным ароматом!
Звоняший пошел на попятный и уже умоляюще просил обслужить тех, кто прибыл с железнодорожной катастрофы!
— Как вы мне все надоели, — заключил Ахметзянов.
— Пожелание ФСБ, — пояснили в трубке.
Он решил начать с женщины, что поступила первой. Судя по всему, у нее были переломаны ноги, руки и вообще все, что ломается. Простыня была пропитана кровью. Ахметзянов, проработавший в должности пятнадцать лет, хорошо знал, что люди состоят из плоти и крови, что даже у балетных в ногах кости и мускулатура. Но вместе с тем что-то теплилось у него в душе: крошечная надежда обнаружить когда-либо то, что делает обычную плоть — Божественной!
Щелкнув перчатками, обрядившись в прорезиненный халат, Ахметзянов откинул с покойной простыню и с удовлетворением отметил, что погибшая голая и не надо тратить времени на срезание одежды.
Записал: «Особа женского пола, на вид тридцать — сорок лет, волосы черные, крашеные…»
Зачем я о волосах, подумал патологоанатом, как будто милиционер на месте происшествия! Вычеркнул про цвет и продолжил: «Множественные переломы конечностей, сдавливание с повреждением основных органов грудной клетки, несовместимые с жизнью травмы головы…»
Зафиксировав на бумаге подробности, Ахметзянов вооружился скальпелем, сделал длинный надрез вдоль икряной мышцы покойной с внутренней стороны. То, что он увидел в ране, на мгновение вернуло его в детство, когда Ахметзянов верил, будто в конечностях человеческих скрыты волшебные механизмы.
Нечто, блеснувшее металлом под ошметками рваных мышц, заставило его глаза азартно засиять.
— Ай ты! Ай ты! — зашептал Ахметзянов, боясь спугнуть мечту. — Ай-ай!
Он командовал себе: «Скальпель, зажим, сушить», — пока, наконец, не добрался до металла. Несколько минут вглядывался и не предпринимал никаких действий, затем осмотрел ногу с тыльной стороны, обнаружил старый шрам, обозвал себя идиотом, скинул перчатки, уселся в кресло и вновь открыл «Российский балет» на рубрике «Премьеры».
— Надо же! Проглядеть шрам! — бормотал раздосадованный врач. — Обычный титановый штырь после перелома голени! Идиот!
Прочитывая информацию о новой «Баядерке», Ахметзянов решил сегодня более не работать, сославшись на свое психофизическое состояние.
— Это вам не с живыми! — воскликнул в потолок. — Мне ошибаться нельзя! За мною никого! За мною только могила! Это вы аппендицит с почечными коликами путаете, а я после вас выношу единственно правильный приговор. — Он встал со стула и потряс журналом. — Скончалась от повреждений, несовместных с жизнью!
Успокоившись, он вновь сел и углубился в чтение о «Баядерке».
«Молодая балерина Пушкина дебютировала на сцене Саратовского театра оперы и балета в партии Баядерки. Была мила, обаятельна, но техника танца оставалась какой-то угловатой, как будто балерина закончила не школу при Большом театре, а заведение вечно молодого Моисеева».
Ахметзянов отбросил журнал и, подумав, что загубили стервецы девке карьеру, закурил папиросу «Герцеговина Флор».
Неожиданно к запаху табачного дыма прибавился какой-то другой. Тянуло лесной свежестью и летом.
Раздавив папиросу о подоконник, Ахметзянов встал на ноги, приподнял голову и, как исправный охотничий пес, пошел на запах. Сначала мелкими шажочками, а потом все более уверенно добрался до каталки, стоящей в дальнем углу морга, стянул с трупа простыню и обнаружил картину, достойную пера писателя Гаршина. Все тело покойника мужского пола словно под танком побывало! Только вот голова сохранилась целехонькая, без единой царапины…
Запах лета исходил от нее.
Ахметзянов даже перчаток не стал надевать, просто взял голову за височки и покрутил в разные стороны, пока не обнаружил источник запаха.
В обеих ноздрях головы, в каждой дыре картофельного носа, содержалось по большой земляничине.
Пришлось идти за пинцетом, после чего патологоанатом приступил к извлечению из носовых пазух летних ягод. Сначала было непросто, так как земляничины выходить не желали, только слегка поддавливались от нажимов пинцета, отчего запах наполнил всю прозекторскую.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85