Если же он продолжает служить, то все деньги остаются у него.
У меня была мать, и хотя я никогда не навещал ее, я знал, что у нее нет ни аэса за душой. Размышляя о вступлении в какой-нибудь религиозный орден, я и сам стал более религиозным, но не знал, как мне служить, имея на совести нищую мать. В общем, я подписал бумаги. Естественно, Гозлин, тот раб, который привел меня к Пелеринам, получил наградные, а я отвез матери остальные.
– Уверен, и ты, и она были очень счастливы, – предположил я.
– О, сначала она подумала, что здесь какой-то подвох, но я все-таки оставил ей деньги. Мне надо было срочно возвращаться в Орден, ведь они, разумеется, отпустили меня с сопровождающим. И вот уже тридцать лет я служу здесь.
– Надеюсь, тебя можно поздравить.
– Не знаю. У меня была довольно тяжелая жизнь, но ведь у всех жизнь нелегкая, судя по тому, что я наблюдаю вокруг.
– Да, согласен. – Честно говоря, меня клонило в сон, и я хотел, чтобы он ушел. – Благодарю тебя за рассказанную историю. Это было интересно.
– Хочу кое о чем попросить тебя, – сказал Виннок. – Не мог бы ты задать один вопрос мастеру Палаэмону, если тебе доведется встретиться с ним?
Я кивнул, приготовившись выслушать бритоголового.
– Ты сказал, что, по-твоему, Пелерины – добрые хозяйки. Пожалуй, ты прав. От некоторых из них я видел немало добра, и меня никогда не секли здесь, так – иногда получал пару тумаков. Но ты должен знать, как они управляются. Рабов, которые плохо себя ведут, продают, вот и все. Может, ты не понял меня?
– Кажется, не совсем.
– Много мужчин продают себя в рабство этому Ордену, полагая, так же как и я когда-то, что здесь легкая жизнь, полная приключений. Так оно чаще всего и есть, да и приятно думать, что ты лечишь больных и выхаживаешь раненых. Но тех, кто не устраивает Пелерин, они перепродают, причем за гораздо большую цену, чем первоначально заплатили. Понимаешь теперь, что получается? Вот почему у них нет необходимости бить рабов. Худшее наказание – это отправиться чистить выгребные ямы. Но стоит только попасть в немилость – живо окажешься где-нибудь на рудниках. Вот что я хотел спросить у мастера Палаэмона все эти годы… – Виннок замолчал и закусил губу. – Ведь он был палачом, верно? Он так сказал, да и ты подтвердил.
– Верно, он и сейчас палач.
– Я хотел бы знать: то, что он сказал, имело целью помучить меня, или же он дал совет от чистого сердца? – Виннок отвернулся, и я не мог разглядеть выражения его лица. – Ты спросишь его от моего имени? А там, быть может, и мы с тобой когда-нибудь еще свидимся.
– Он дал тебе лучший совет, какой только мог дать, – ответил я. – Я убежден в этом. Если бы ты остался таким, каким был, тебя давно казнил бы либо он сам, либо другой палач. Ты когда-нибудь видел казнь? Но ведь и палачи не всеведущи.
Виннок встал.
– Рабы тоже. Благодарю, молодой человек. Я удержал его, взяв за руку.
– Могу ли теперь я задать тебе вопрос? Я сам был палачом. Если ты в течение стольких лет опасался, что мастер Палаэмон говорил с тобой только для того, чтобы причинить тебе дополнительную боль, откуда ты знаешь, что я не сделал бы то же самое сейчас?
– Потому, что ты сказал бы другое, – ответил раб. – Спокойной ночи, молодой человек.
Некоторое время я размышлял над словами Виннока и над тем, что когда-то посоветовал ему мастер Палаэмон. Он тоже был скитальцем, возможно, лет за десять до моего рождения. И тем не менее он вернулся в Цитадель и стал мастером гильдии. Я вспомнил, как Абдиес (которого я предал) хотел сделать меня мастером. Конечно, какое бы преступление ни совершил мастер Палаэмон, его скрыли братья гильдии. Теперь он ходил в мастерах, но, как я сам видел, хоть никогда и не задумывался об этом, всеми делами гильдии заправлял мастер Гурло, несмотря на то что был гораздо младше Палаэмона.
Снаружи с крепежными канатами палаток играл теплый ветер северного лета, а мне казалось, что я вновь взбираюсь вверх по ступеням Башни Сообразности и слышу завывание холодного ветра среди твердынь Цитадели.
Наконец, в надежде отвлечься от тяжелых воспоминаний, я встал, потянулся и подошел к койке Фойлы. Она не спала, и мы проговорили с ней несколько минут, потом я спросил, могу ли теперь рассудить участников конкурса. Но она ответила, что мне придется подождать еще один день, прежде чем вынести окончательное решение.

13. ИСТОРИЯ ФОЙЛЫ: ДОЧЬ АРМИГЕРА

– Хальвард, Мелито и даже асцианин использовали свой шанс. Так неужели у меня нет на это права? Даже тот, кто ухаживает за девушкой, думая, что избавился от всех конкурентов, все же имеет одного, и этот соперник – она сама. Женщина может отдаться своему избраннику, но может и предпочесть остаться сама с собой. Мужчина должен убедить ее в том, что с ним она будет счастливее, чем одна. Хотя мужчинам нередко удается убедить женщин в этом, часто бывает совсем не так. В нашем соревновании я хочу быть еще одним участником и, если смогу, выиграю себя для себя самой. Если выхожу замуж за умельца рассказывать истории, разве стану я женой человека, который уступает мне в этом искусстве?
Каждый из мужчин рассказывал историю своей страны. Я поступлю так же. Моя страна – это край далеких горизонтов и широкого небосвода. Это земля трав, ветра и скачущих мустангов. Летом ветер может быть жарким, как дыхание печи, а когда пампасы охвачены огнем, линия дыма растягивается на сотни лиг, и львы, точно демоны, седлают домашний скот, пускаясь вскачь от опасности. Мужчины моей страны смелы, как быки, а женщины яростны, как соколы.
В те времена, когда моя бабушка была молода, в нашей стране, в очень отдаленном месте, стояла вилла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99