С тех пор я сменил несколько мест.
– Итак, твой отец был лавочником. А мать? Лицо Оуэна сохраняло присущее официантам подобострастное выражение, но в глазах появилась растерянность.
– Я не знал ее, сьер. Ее звали Кае, но она умерла, когда я был слишком мал. По словам отца, она погибла при родах.
– Но ты знаешь, как она выглядела? Он кивнул.
– У отца был медальон с ее портретом. Когда мне было лет двадцать, я зашел навестить отца и узнал, что он заложил эту вещь. В то время я кое-что заработал, оказывая разные услуги оптиматам – относил записки для их дам, сторожил у дверей и так далее. Поэтому я отправился к ростовщику, выплатил залог и забрал медальон. Он и теперь со мной, сьер. В таком заведении, как наше, где постоянно крутится пришлый народ, лучше хранить ценности при себе.
Он сунул руку под рубашку и извлек медальон, украшенный перегородчатой эмалью. Внутри находились два портрета Доркас, изображенной анфас и в профиль, – Доркас едва ли моложе той, что я знал прежде.
– Ты говоришь, что начал работать уже в десятилетнем возрасте, Оуэн. Но ты умеешь читать и писать.
– Немного, сьер. – Он выглядел смущенным. – Я часто спрашивал у разных людей, что означает та или иная надпись, а память у меня неплохая.
– Ты кое-что написал, когда нынешней весной сюда приходил палач, – сказал я. – Помнишь, что именно? Оуэн испуганно затряс головой.
– Я всего лишь черкнул записку, чтобы предостеречь ту девушку.
– Зато я помню. В ней говорилось: «Эта женщина была здесь раньше. Не верь ей. Трудо сказал, этот человек – палач. Мама, ты пришла!»
Оуэн спрятал медальон под рубашку.
– Просто она была очень похожа на нее, сьер. В молодости я мечтал когда-нибудь найти такую женщину. Знаешь, твердил себе, что я лучше, чем мой отец, а ведь он в конце концов нашел. Мне так и не удалось ее встретить, и теперь я уже не так уверен, что я лучше своего отца.
– В то время ты не знал, как выглядит наряд палача, – сказал я. – Но это знал твой друг Трудо, местный конюх. Он вообще был гораздо лучше осведомлен о палачах, чем ты, потому и убежал.
– Да, сьер. Услышав, что о нем спрашивает палач, он бежал без оглядки.
– Но ты знал о невиновности той девушки и хотел уберечь ее от палача и другой женщины. Возможно, ты не ошибся в них обоих.
– Как скажешь, сьер.
– А знаешь ли ты, Оуэн, что ты немного похож на нее?
Толстый харчевник более или менее открыто прислушивался к нашему разговору. На этом месте он радостно закудахтал.
– Скорее он похож на тебя!
Боюсь, я выдал свое изумление, когда, повернувшись, уставился на него.
– Я не хотел оскорбить тебя, сьер, но это правда. Он чуть постарше, но, когда вы разговаривали, я наблюдал за вашими лицами со стороны. Просто поразительное сходство!
Я еще раз внимательно посмотрел на Оуэна. Его волосы и глаза были не такими темными, как у меня, но если бы не эта разница в цвете, его лицо вполне могло сойти за мое собственное.
– Ты сказал, что так и не смог найти женщину вроде Доркас… то есть ту, чей образ хранится в твоем медальоне. Но я все же думаю, ты повстречал какую-то женщину.
Я никак не мог встретиться с ним взглядом.
– Даже несколько, сьер.
– И стал отцом ее ребенка.
– Нет, сьер! – Он испугался. – Нет, сьер, никогда.
– Очень интересно. У тебя когда-нибудь бывали конфликты с законом?
– Неоднократно, сьер.
– Что ж, кричать, конечно, незачем, но все же говори погромче. И при этом смотри мне в глаза. Женщина, которую ты любил, или та, что, возможно, любила тебя… темноволосая женщина, ее однажды арестовали, так?
– Было дело, сьер, – признался он. – Да, ее звали Катарина. Мне говорили, что это старомодное имя. – Он запнулся и пожал плечами. – Как ты верно отметил, сьер, мы нажили неприятности. Она сбежала из какого-то Ордена Мониалов. Закон настиг ее, и мы больше никогда не виделись.
Он не хотел идти с нами, но мы все же взяли его с собой, отправляясь назад к люгеру.
Когда я ночью поднимался по реке на «Самру», граница между живым и мертвым городом походила на пограничную черту между темной кривой мира и куполом звездного небосвода. Теперь, при ярком дневном свете, эта линия стерлась. Вдоль берегов тянулись ряды полуразрушенных строений, но то были жилища беднейших горожан или просто заброшенные остовы зданий – я не мог определить, пока не заметил веревку, на которой трепыхались три тряпки.
– У нас в гильдии идеализируется нищета, – сказал я Дротту, пока мы стояли, опершись на планшир. – Но этим людям не нужен идеал. Они уже достигли его.
– А мне так кажется, что как раз его им и не хватает, – ответил он.
Он ошибался. Там был Предвечный, некто выше иеродулов и тех, кому они служили. Даже здесь, на реке, я чувствовал его присутствие, как чувствуешь присутствие хозяина большого дома, пусть он даже спрятался в потайной комнате на другом этаже. Когда мы сошли на берег, меня не покидало чувство, что, ступи я сквозь любой дверной проем, я непременно спугну некую сияющую фигуру; а повелитель всех подобных фигур пребывал повсюду, оставаясь невидимым лишь потому, что был слишком велик, чтобы окинуть его взглядом.
Мы нашли мужскую сандалию, ношеную, но не старую, валявшуюся в траве на одной из улиц.
– Мне говорили, что здесь бродят грабители, – заметил я. – Это одна из причин, почему я попросил вас пойти со мной. Если бы дело касалось только меня, я бы справился в одиночку.
Рош кивнул и вытащил свой меч, но Дротт произнес:
– Здесь никого нет. Ты стал не в пример мудрее нас, Северьян, и все же я полагаю, ты слишком привык к вещам, которые пугают обыкновенных людей.
Я спросил, что он имеет в виду.
– Ты понял, о чем пытался рассказать тот лодочник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99