На вооружении эти всадники имели копья немногим длиннее человеческого роста, и большинство держали их поперек седельных лук. У левого предплечья каждого висел маленький медный щит. Я не имел ни малейшего представления, из какой части Содружества прибыли эти воины, но почему-то – возможно, из-за длинных волос и обнаженных торсов – принял их за дикарей.
Если они и были дикарями, то пехота, которая двигалась вместе с ними, представляла собой еще более первобытных людей – сутулых, темнокожих и косматых. Я лишь несколько раз мельком видел их сквозь искореженные деревья, но успел заметить, что иногда они опускались на четвереньки. Изредка один из них хватался за стремя соседа, как, бывало, Делал я, когда шагал рядом с мерихипом Ионы, и всякий раз всадник ударял пехотинца по руке прикладом.
Дорога уходила через низину и поворачивала налево; там, дальше, а также по обе стороны от дороги продвигалось войско, гораздо более многочисленное, чем наша колонна, дикари-всадники и их спутники вместе взятые – батальоны пелтастов со сверкающими копьями и большими прозрачными щитами; хобилеры на гарцующих лошадях, с луками и стрелами в колчанах, перекинутых за спину; легковооруженные черкаджи, чьи боевые порядки уподоблялись морю плюмажей и знамен.
Я не мог ничего знать о храбрости всех этих странных воинов, которые неожиданно стали моими товарищами по оружию, но интуитивно решил, что они не храбрее меня и едва ли представляют собой серьезную защиту против тех движущихся точек в дальнем конце долины. Огонь, направленный против нас, усилился, ответный же, насколько я мог судить, отсутствовал вовсе.
Всего за несколько недель до описываемых событий (хотя мне-то казалось, что прошел по меньшей мере год) меня ужаснула бы сама мысль быть застреленным из такого рода оружия, каким пользовался Водалус в ту туманную ночь в нашем некрополе, с которой я начал свое повествование. По сравнению с молниями, ударявшими среди нас, тот простой луч казался детской игрушкой, подобной блестящим металлическим брускам, что вылетали из сдвоенного лука старейшины.
Я не знал, как было устроено приспособление, выпускавшее в нас эти молнии, не представлял даже, имеем ли мы дело с чистой энергией или с какими-то метательными снарядами; но, падая возле нас, они давали яркую вспышку, за которой следовало нечто вроде раската грома. И хотя их нельзя было видеть до падения, они свистели при полете, и по этому свисту, длившемуся лишь мгновение, я вскоре научился определять, куда они ударят и насколько мощным будет последующий взрыв. Если свист был ровным, напоминающим звучание дудки-камертона в руках у корифея, значит, ударит далеко от меня. Если же он быстро нарастал, как будто мужской голос превращался в женский, – значит, разорвется совсем рядом. И хотя только самый громкий звук предвещал опасность для меня, каждый пронзительный свист означал смерть одного, а чаще нескольких из нас.
Казалось полнейшим безумием скакать вперед. Нам надо было бы рассредоточиться, спешиться, чтобы найти укрытие среди деревьев. Если бы один из нас так и сделал, полагаю, все остальные последовали бы его примеру. При каждом новом ударе молнии я был готов подать этот пример. Но всякий раз, как если бы мой разум был заключен в некой тесной сфере, память о страхе, который я выдал чуть раньше, удерживала меня на месте. Пусть бегут остальные, тогда и я присоединюсь к ним, но первым – никогда.
Как и следовало ожидать, одна из молний ударила параллельно нашей колонне. Шестерых воинов разнесло на куски, будто бы в каждом из них находилось по маленькой бомбе. Голова первого взорвалась алыми сгустками, то же произошло с шеей и плечами второго, грудью третьего, животами четвертого и пятого, пахом шестого (или, возможно, с седлом и спиной его лошади). Потом молния вонзилась в землю, подняв гейзер из пыли и камней. Люди и животные рядом с теми, кто был уничтожен подобным образом, тоже упали замертво, сраженные взрывной волной, а также разлетевшимися при взрыве кусками доспехов и конечностями.
Труднее всего было сдерживать лошадь, заставлять ее идти рысью, а то и переходить на шаг. Раз уж я не мог убежать, мне хотелось ускорить ход событий, поскорее вступить в бой и умереть, если мне суждено было умереть. Это нападение дало мне возможность немного отвести душу. Я махнул рукой Дарье, чтобы она следовала за мной, проехал мимо небольшой группы уцелевших и умирающих и занял в колонне место, освобожденное погибшими воинами. Там уже находился Мезроп. Увидев меня, он усмехнулся.
– Верно мыслишь. Бьюсь об заклад, во второй раз сюда не скоро попадет.
Я не стал выводить его из заблуждения.
Однако до поры до времени его прогноз оправдывался, канониры противника перенесли огонь на дикарей справа, потрепав нас. Неуклюжие пехотинцы истошно завопили и затараторили при первых же выстрелах, а всадники, как мне показалось, обратились за спасением к магическим силам. Иногда их монотонное песнопение звучало столь явственно, что я начал разбирать отдельные слова, хотя они произносились на незнакомом мне языке. Один из всадников в буквальном смысле встал на седло, будто трюкач во время конных состязаний. Он поднял одну руку к солнцу, другую же простер по направлению к асцианам. Похоже, у каждого всадника имелось собственное заклинание, и, наблюдая за их редеющими под бомбардировкой порядками, я наглядно убеждался, каким образом эти примитивные создания проникаются верой в свои чары. Ведь выжившие неминуемо приписывали свое спасение чудотворной силе магии, а остальные уже не могли пожаловаться, что ворожба не оправдала их надежд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99