Тем не менее я чувствовал его присутствие и потому нашел в себе силы в последний раз достать Коготь, хотя раньше и сомневался, что смогу это сделать. Тщательно подбирая слова, я мысленно обратился к Когтю: «Я носил тебя повсюду – в горах, на реках и в пампасах. Ты породил во мне жизнь Теклы. Ты дал мне Доркас и вернул Иону в этот мир. Я не жалуюсь на тебя, а вот ты, должно быть, имеешь ко мне претензии. Одну из них я все же не заслужил. Никто не скажет, что я не сделал все, что было в моих силах, чтобы возместить причиненный мною вред».
Я знал, что Коготь просто смахнут, если я открыто оставлю его на алтаре. Взобравшись на помост, я принялся искать место, куда мог бы спрятать его надолго и достаточно надежно, и наконец заметил, что алтарный камень удерживается снизу четырьмя зажимами, которые наверняка никто не трогал с тех пор, как установили этот алтарь. У меня сильные руки, и я смог отогнуть скобы, но не думаю, что нашлось бы много людей, способных повторить мой подвиг. Над деревянным полом под камнем кто-то поработал со стамеской, оставив выдолбленное пространство, так что сам камень упирался в помост лишь своими краями и был более устойчив. Я не мог и мечтать о такой удаче. Бритвой Ионы я отрезал кусок ткани от края моего изношенного гильдийского плаща и завернул в эту тряпицу Коготь. Потом я положил его под камень и заново закрепил скобы, до крови разодрав себе пальцы, стараясь убедиться, что никто случайно не разогнет зажимы.
Отойдя в сторону от алтаря, я ощутил глубокую грусть, но не успел пройти и половину пути до двери из часовни, как меня охватило необузданное веселье. Я освободился от тяжкого бремени ответственности за жизнь и смерть. Отныне я стал просто человеком и был вне себя от радости. Я чувствовал себя, как в детстве, после долгих занятий с мастером Мальрубиусом, когда я наконец-то был свободен и убегал поиграть на Старом Подворье или карабкался сквозь брешь в стене, чтобы через минуту уже мчаться среди деревьев и мавзолеев нашего некрополя. Я был опозорен и изгнан, лишился дома, остался без друзей и без денег, а теперь еще и отдал самый ценный предмет на свете, в конечном счете единственный ценный предмет. Но тем не менее я знал, что все будет хорошо. Я спустился до самой основы существования и ощущал это дно руками. Теперь я знал, что такая основа действительно существует и отныне я буду только подниматься вверх от этой нижней точки. Я завернулся в плащ, как делал это на сцене, ибо ощущал себя не палачом, а актером, хотя некогда действительно был палачом. Я подскакивал в воздух, как скачут горные козлы, и дурачился, ибо чувствовал себя ребенком и знал, что тот, кто не испытывает этого чувства, – не человек.
Когда я вышел из часовни, воздух оказался свежим и прохладным, словно специально созданным для меня, чем-то новым, но только не древней атмосферой Урса. Я с наслаждением купался в этом воздухе, распустив полы плаща и воздев руки вверх, к звездам, наполняя свои легкие, словно новорожденный, чуть не захлебнувшийся околоплодными водами.
Все эти мои переживания заняли куда меньше времени, чем требовалось на описание. Я уже был готов направиться обратно в лазарет, как вдруг заметил неподвижную фигуру. Некто наблюдал за мной, схоронясь в тени одной из палаток. С тех пор как мы с мальчиком едва спаслись от слепо рыскающего чудовища, разрушившего деревню магов, я боялся, что кто-нибудь из слуг Гефора вновь идет по моему следу. Поэтому я хотел было удрать, но фигура выступила в лунный свет, и я увидел перед собой Пелерину.
– Подожди, – проговорила она. – Извини, если я напугала тебя.
Ее овальное гладкое лицо казалось почти бесполым. Она была молода, но постарше, чем Ава, и на добрых две головы выше ее – настоящая экзультантка, такая же высокая, какой некогда была Текла.
– Когда долго смотришь в лицо опасности… – начал было я.
– Понятно. Я ничего не знаю о войне, но много – о мужчинах и женщинах, которые с ней знакомы не понаслышке.
– Чем я могу быть полезен, шатлена?
– Прежде всего я должна выяснить, выздоровел ли ты. Что скажешь?
– Вполне выздоровел, – ответил я. – И ухожу отсюда завтра.
– Значит, ты зашел в часовню, чтобы поблагодарить за свое исцеление? Я замялся.
– Мне много чего надо было сказать, шатлена. В том числе выразить благодарность за выздоровление.
– Можно проводить тебя? – Да, конечно, шатлена.
Мне доводилось слышать, что высокая женщина кажется выше любого мужчины – вероятно, это правда. Ростом моя спутница намного уступала Балдандерсу, но, шагая рядом с ней, я чувствовал себя почти карликом. Мне вспомнилось и то, как Текла наклонялась, чтобы обнять меня, и как я целовал ее груди.
Пройдя несколько шагов, Пелерина продолжила разговор:
– Ты хорошо ходишь, ноги длинные, и, по-моему, ты одолел немало лиг. Не приходилось тебе служить в кавалерии?
– Я ездил верхом, но не в кавалерии. Горы я пересек пешком, если это тебя интересует, шатлена.
– Что ж, это хорошо, потому что у меня нет для тебя лошади. Но, кажется, я забыла представиться. Меня зовут Маннеа, я – настоятельница послушниц нашего Ордена. Наша Домницелла в отъезде, поэтому в настоящее время я несу ответственность за всех здешних людей.
– А меня зовут Северьян из Нессуса, я странник. Хотел бы я предложить тебе тысячу хризосов на благородное дело, но могу лишь устно поблагодарить тебя за доброту, с которой ко мне здесь отнеслись.
– Когда я упомянула о лошади, Северьян из Нессуса, я не собиралась ни продать ее тебе, ни подарить, чтобы таким образом заслужить твою благодарность. Если мы еще не заслужили твою благодарность, то и в будущем на нее нечего рассчитывать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99