Благополучно разместив Даймонда в знакомой конюшне, Лайам пересек городскую площадь. Он полагал, что в Щелку можно попасть с улицы Бакалейщиков, примыкавшей к тюрьме, но, свернув за угол, не обнаружил никаких переулков. Лайам вернулся на площадь, обогнул здание суда и повернул на улицу Мясников, но и там все дома тесно прижимались друг к другу. Когда удивленный Лайам опять возвратился к тюрьме, башенные колокола начали бить полдень. Он поспешно зашел в казарму и спросил у дежурного стражника, как добраться до Щелки.Стражник посмотрел на Лайама так, словно у него выросла вторая голова. Ему явно не хотелось давать пояснений.– Не стоит вам туда ходить, мастер Ренфорд. Неподходящее это для вас место, сэр. Честное слово, неподходящее.– Послушайте, – рассердился Лайам, – мне нужно срочно туда попасть. Препираясь с вами, я только теряю время!В конце концов, он настоял на своем, и стражник неохотно выдал ему нужные сведения. Оказалось, что Щелка представляет собой подкову, дуга которой подходит с тылу к зданиям тюрьмы и суда. Лайаму следовало спуститься по улице Мясников, пройти через Требуховое подворье к городской бане, там свернуть налево, миновать три переулка, заканчивающиеся тупиками, потом еще раз свернуть налево – это и будет Щелка. К тому времени, как Лайам одолел этот путь, башенные колокола глухо звякнули, добавив к полудню еще полчаса, и он выбранил себя за то, что выбрал столь неудачное место для встречи.Щелка, несмотря на то, что считалась улицей, больше походила на переулок, а еще больше – на узкий туннель, ибо здания, расположенные по обеим ее сторонам, шли уступами вверх и чуть ли не соприкасались верхними этажами. Солнечный свет в Щелку практически не проникал, и к тому же ее грязная мостовая была так сильно замусорена, что походила на мостовые трущоб, примыкавших к порту. Но если там грязь и мусор казались чем-то нормальным, то здесь – в непосредственной близости от городской площади – они производили гнетущее впечатление. Немногочисленные прохожие поглядывали с подозрением на хорошо одетого и озирающегося по сторонам незнакомца, а один раз Лайам едва увернулся от обрушившейся откуда-то сверху струи. Подняв голову, он увидел в окне четвертого этажа хохочущего мальчишку, натягивающего штаны.Лайам погрозил маленькому наглецу кулаком, но в то же время не мог удержать улыбки.“Хорош бы я был, если бы этот малый целился поточнее!”Мопса ждала его в верхней части выгнутой, словно подкова, улочки, возле глухой стены. Там скопилась огромная груда мусора, похожая на нагромождения всякой всячины, какие выносит к своим излукам река. Выше, футах в пятнадцати, темнели горизонтальные и узкие, словно бойницы, проемы – скорее всего, окна мертвецкой матушки Джеф.– Аве, брат, – произнесла Мопса. Судя по тону, девчонка сомневалась, стоит ли Лайама так называть. – Ты опоздал.Она сидела на корточках у стены, босые ступни ее по щиколотку утопали в какой-то жиже, грязные волосы непонятного цвета сбились в жуткие колтуны. На плечи Мопсы было наброшено одеяло, но, как видно, грело оно неважно: девчонка сидела, обхватив себя руками за плечи.Лайам опаздывать не любил, и упрек задел его за живое, тем более что задержка была вызвана его собственной глупостью. Нечего назначать встречи в местах, куда не знаешь дороги. Но все равно маленькую нахалку следовало осадить.– Запомни, что я скажу, – медленно, с расстановкой произнес он, – никогда не говори так на улице.– Так – это как? – с вызовом поинтересовалась Мопса, вздернув подбородок.– Не декламируй, – негромко сказал Лайам. – А то посадишь на хвост стражу.Скептически прищурившись, Мопса встала и гордо выпрямилась.– Здесь нет стражников, брат. И потом, они все дураки.Лайам на миг зажмурился, набираясь терпения. Он никогда не умел управляться с детьми.– Слушай, что тебе говорят, – тихо повторил он, – никогда не декламируй на улицах. И не называй меня братом.– Почему?– Потому что ты – всего лишь отмычка, а не певец. Тебе полагается называть меня дядей. И, кроме того, никто не поверит, что ты мне сестра.– Хорошо, – угрюмо буркнула Мопса. – Ну, а теперь ты выслушаешь, что велел передать Волк?– Да.Глядя на маленькую, дрожащую от холода оборванку, Лайам начал жалеть, что так резко одернул ее. Девчонка была худой – слишком худой, и он мысленно выбранился в адрес местной карады. Палица всегда сетовал, что ученики харкоутской гильдии слишком толсты и неуклюжи – от обильной пищи и хорошего обращения. Лайам вспомнил, как обращался с Мопсой Шутник, и ему сделалось тошно.– Волк сказал, что обчистить тебя мог только Двойник, – говорила меж тем девочка, – потому что только он не боится трогать зеленые вещи. И потом, его никто не видел в последние два дня.– С тех самых пор, как меня обокрали, – сказал Лайам и улыбнулся. – Тебе известно, где его можно найти?– У него много укрытий. – Мопса помолчала, прикидывая, стоит ли продолжать разговор. – Волк сказал, чтобы я тебе помогла. Я знаю, где он бывает.Тут по Щелке пронесся порыв ветра, и скверный запах, ударивший в ноздри Лайама, мгновенно стер улыбку с его лица. Мопса вздрогнула и поплотней закуталась в одеяло, но запах от этого не исчез. О боги, да от девчонки разит нечистотами! Лайам невольно припомнил вчерашнюю вонь и сделал шаг в сторону.– Скажи-ка, Мопса, ты что, шла сюда по канализационным трубам?Девчонка перестала стучать зубами и изумленно уставилась на Лайама:– Откуда ты знаешь?– Оттуда… о боги! – По Щелке пронесся новый порыв ветра. – Ты жутко смердишь.Мопса деловито принюхалась, потом покачала головой:– Это еще ничего не значит… Я могла идти и по крышам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94