Оказалось, что в Кливленде за последние тридцать лет не жил никто с таким именем. То же касалось ребенка по имени Линкольн Аарон, предположительно родившегося там восемь, девять или десять лет назад. Ни в одной больнице или государственном учреждении не нашлось никаких записей.
Почему я забегаю вперед и раньше времени рассказываю самую важную часть истории? Потому, что я уже знал правду в тот день, когда сидел в гостиной Майеров. Сидя на мягкой кушетке за чашкой ароматного чая, я знал, что женщина, которую я люблю больше всего на свете, — преступница и чудовище. Похищение детей чудовищно. Подобно убийству и изнасилованию оно подрывает единственные реальные ценности нашей жизни: моя жизнь, моя сексуальность, плоть от плоти и кровь от крови моей — мои.
Однажды Линкольн придумал историю о синеглазых воронах. История так себе, но образ чернильно-черных птиц с лазурными глазами еще долго меня преследовал. Вороны умны, вороваты, крикливы. Они мне очень нравятся такие, как есть. Если бы я увидел ворону, сидящую на ветке и курящую сигару, я бы рассмеялся и подумал — да, правильно. Но голубые глаза бывают у младенцев, ангелов, шведов; дай их воронам — и все забавное уйдет. Бесенок превращается в зловещего извращенца. За несколько телефонных звонков до того, как удостовериться, что моя любимая — монстр, я не мог забыть придуманный мальчиком образ. Вороны с голубыми глазами. Его мать, моя подруга и любимая — чудовище. Голубоглазые вороны. Лили Аарон — похитительница ребенка.
Когда мой визит закончился, то есть после того, как я осмотрел дом и всех собак и мы проговорили до тех пор, пока все трое под вечер не впали в оцепенение от переизбытка информации и слов, Майеры проводили меня к моей взятой напрокат машине. Я поблагодарил их за то, что они меня приняли. Чтобы отвертеться от покупки собаки, я сказал им, что мне нужна серая, — такой у них не было. Одна из сук собиралась ощениться через несколько недель, так что я обещал позвонить и спросить, нет ли в помете серого. Анвен я назвал адрес и номер телефона в Портленде (где я якобы жил) — разумеется, вымышленные.
Я уже поворачивал ключ в замке зажигания, когда Грегори тронул меня за локоть и попросил минутку подождать. Он полез в задний карман и вытащил листок белой бумаги. Пока он бережно его разворачивал, я взглянул на Анвен: она впервые за день казалась смущенной и, видимо, испытывала неловкость.
— Я уверен, что зря обременяю вас просьбой, но я спрашиваю всех, с кем мы знакомимся. Знаю, это безумие, но уверен, что вы поймете. Анвен рассказала вам, что случилось с нашим сыном. Вот так, предположительно, он мог бы выглядеть сегодня. У полиции есть программы, которые могут нарисовать лицо вроде как в долгосрочной проекции. Возьмите карточку пятилетнего, нажмите кнопку, и получите представление о том, как он будет выглядеть в двадцать. Просто поразительно, но они говорят, что с младенцами гораздо труднее. — Лицо Грегори дрогнуло, помертвело, ожило, попыталось улыбнуться, но не смогло. — В таком юном возрасте кости очень мягкие. В лице еще нет определенности. Вы никогда не видели в Портленде мальчика, немного похожего на этого, нет?
Холод, холод, страшный холод хлынул мне в сердце и заморозил меня. Взяв сложенный листок, я заставил себя взглянуть. Но несколько долгих секунд, честно, не мог сосредоточиться на изображении. Моя жизнь в моих руках, и вот я в смертельной опасности.
Когда волнение немного улеглось, я, разглядев рисунок, с непередаваемым облегчением понял, что на нем не мой мальчик! Другие глаза, круглые щеки, мягкий подбородок, а должен быть выступающим. Это не Линкольн. На мгновение я почувствовал себя помилованным. Линкольн Аарон — никак не Брендан Майер. Ура! Слава Богу. Аминь. Затем я ощутил извращенное искушение, ужасный позыв сказать: «Он не так выглядит. Глаза гораздо глубже. У него большой рот, как у Лили. А волосы…» Я и сам не знал, кого имею в виду — их мальчика, нашего мальчика или одного и того же мальчика. Мое сердце поняло все первым. Настал момент сказать правду, но мое сердце затаилось и помертвело. Я был почти убежден, что Лили похитила ребенка Майеров, но просто физически ощущал, как все мое существо, начиная с сердца, отказывается в это верить. Есть пословица, что каждому дважды в жизни выпадает шанс причаститься славы Господней — один раз в ранней юности, второй — в срок пять или пятьдесят лет. Я, напротив, в то мгновение буквально чувствовал, что избираю путь зла. Возможно, я еще вернусь позже и скажу им правду, или поеду к Лили и открыто обвиню ее, но сейчас я вернул Грегори рисунок, криво, виновато улыбнулся и сказал: извините, нет. Что было тяжелее, видеть боль на лице Грегори, когда он взял портрет и в миллионный раз посмотрел на него, или жалость, с которой Анвен взглянула на мужа? Или даже сам рисунок, подделка и ложь, бледная копия мальчика, который на самом деле настолько красивее и ярче?
Уезжая, я смотрел на Майеров в зеркало заднего вида до тех пор, пока не перевалил через небольшой пригорок, и они не скрылись. Только тут я почувствовал, что у меня разрывается мочевой пузырь. Казалось, я лопну, если немедленно не помочусь. Домов вокруг не было, машин на дороге тоже, поэтому я остановился, выскочил и едва успел расстегнуть штаны, прежде чем из меня брызнул яростный поток.
Несмотря на весь горестный и тягостный сумбур, осаждающий мой мозг, это было просто блаженство. Все запутанное, извращенное, опасное, что уже случилось и непременно еще случится, казалось ничуть не важнее, чем тихое действо, которое я совершат по десять раз на дню.
— Победитель и чемпион — член!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83