Моя вина. Неверно наставлял его на правильный путь. Моя вина. А записки?! Дневник моей греховной жизни? Почему? Почему я это сделал? Ты делал, что мог. Ты делал то, что считал правильным. Нет, ты делал то, что, как ты думал, спасет тебя и Лили, и хрен со всем остальным миром. Все так, разве нет? Хрен со всем остальным миром. Моя вина.
Я проносился мимо грузовиков и автобусов, гнал полевой полосе, далеко превышая ограничения скорости, пытаясь мысленно сформулировать, что я скажу по телефону жене. Это будет кошмар. Лили, он знает. По моей вине. Он знает, и он едет, чтобы добраться до тебя. Может быть, и до Грир. Я один во всем виноват. Только я.
Я посмотрел в зеркало заднего вида и увидел быстро приближающуюся «ауди». Я сбросил скорость, пропустил ее, потом скользнул обратно на полосу и пару миль ехал за ним следом. Лили, Линкольн узнал о Майерах и полетел в Нью-Джерси. Он прочел мой дневник… В зеркальце заднего вида появилась еще одна машина. Я опять уступил. Она пронеслась мимо, сразу за ней — еще одна. Лили, собери чемодан для себя и Грир… Я опустил окно. Упакуй вещи, свои и Грир…
Я проговаривал эти слова, когда слева раздался этот звук. Узнал ли я его? Может быть, может быть, где-то в глубине души узнал. Завывание и скрежет металла, которые могла издавать только машина в предсмертной агонии, стремительно мчащаяся по дороге к аварии или поломке, которая может произойти в любую минуту.
Лили, я вел дневник.
— Эй! — Машина поравнялась с моей, нас разделяли всего несколько дюймов. — Эй, говнюк!
Я мгновенно бросил взгляд в сторону и увидел за рулем развалюхи Линкольна. Улыбаясь, он целился в меня из пистолета.
— Помнишь такое? — Пистолет взорвался.
Я рванул руль вправо и нажал на тормоз. Машину бешено завертело — я слишком многого от нее потребовал. Я попытался ее выровнять, но ничего не выходило. Сверху нависла длинная эстакада. Меня юзом занесло под нее на слишком высокой скорости. Руль по-прежнему тянул вправо, я зацепил бетонную стенку, и меня целую вечность тащило вдоль нее. Бесконечный визг камня, раздирающего металл. Тьма. Темнота туннеля после сияющего утреннего света снаружи. Скре-е-е-е-еж-ж-ж-ж-жет!
Я остановился. Наконец все прекратилось. Автомобиль замер под эстакадой в полном мраке. Запах сырого камня и горячей резины. Я не пострадал. Цел!
Не успел я осознать, что это настоящее чудо, как надо мной нависло лицо Линкольна, и послышался его вопль:
— Вылезай на хрен из машины, папуля! Должно быть, он отворил дверь с моей стороны, потому что я, все еще ошеломленный и перепуганный, почувствовал, что вываливаюсь из машины на дорогу. Руки ударились о гравий или стекло. Очень острое, оно глубоко, болезненно впилось в кожу. Я попытался встать. По тоннелю приближались машины. Уф. Уф. У-у-у-ух.
— Сюда, урод долбаный!
Линкольн ухватил меня за ухо и потащил к выходу, на свет. Утреннее солнце слепило. Полностью дезориентированный, я не пытался освободиться от его хватки, хотя он был гораздо ниже меня. Линкольн мучительно сдавливал мое ухо и, как только мы вышли из-под эстакады, столкнул меня с обочины дороги по поросшему травой склону. Мы оба полусошли-полускатились вниз; дорога осталась далеко вверху, мы валялись на влажной земле, среди палок и веток. Сверху доносился шум проезжающих машин.
— Линкольн…
Он держал в руке пистолет, и я увидел, что оружие такое же, как то, что осталось дома. У Линкольна два пистолета? Как он называется? «Глок»? «Грок»? Я хотел вспомнить название. Мне очень важно было знать название.
Линкольн ударил меня в висок. Лицо, словно водой, окатило болью и дурнотой. Я не мог поверить, что он это сделал. В нашей семье никто никого никогда не бил. Никогда.
— Заткнись. Помнишь тот день, засранец? Помнишь того психа, который ехал рядом с тобой и стрелял? Помнишь, как рассказал мне эту историю? Обожаю ее! Мне жутко понравилось, когда ты мне ее рассказал! Я был твоим сыном, и это была одна из лучших историй моего отца!
Он бил себя в грудь пистолетом. Бум, бум, бум. И вдруг он свободным кулаком саданул меня в подбородок. Боль. Рев большого грузовика, проезжающего над головой, потом — длинный злой автомобильный гудок. Лицо Линкольна совсем близко.
Сквозь панику и страх я впервые кое-что понял.
— Но ведь в тот день его пистолет был заряжен, верно? А ты защитил меня, так, Линкольн? Ты помешал этому. Ты был слишком юн, чтобы знать, что происходит, но все равно спас меня! Боже! Я только сейчас понял!
Он рассмеялся мне в лицо, мне на щеку шмякнулся плевок.
— Ты так перетрусил, что съехал с катушек, мужик! Совсем чокнулся… Защищать тебя? Спасать тебя, преступник? Похитители детей! Ты и твоя сволочная Лили! Спасать тебя? Знаешь, что я хочу сделать с вами обоими? Вот что, сволочь, вот что!
Он вскинул пистолет и три раза подряд выстрелил в воздух. В моем лице пульсировала горячая боль, но я должен был сохранять ясное сознание, потому что в этом мгновении крылся ответ. Мне нужно было вытереть сопли с носа и подбородка, но я боялся, что Линкольн поймет меня неправильно и решит, что я пытаюсь сопротивляться. Я должен поговорить с ним, сказать, что я только что понял, понял спустя семь лет заблуждения.
— Вытри лицо, мужик. Давай утрись, Бога ради. Мне плевать. Я не собираюсь тебя убивать — пока. — Я пытался вытереться, но у меня слишком сильно тряслись руки. Линкольн с омерзением выдернул мою рубашку из штанов, задрал и ткнул мне в лицо. — Ну, давай вытрись. — Я повиновался, а он снова заговорил: — Слушай меня, и слушай внимательно, потому что то, что я тебе скажу, ты до конца жизни не забудешь. Смотри на меня.
— Я не могу…
— Смотри на меня, Макс!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83