Потом стал. И вроде как не думал с тех пор уже ни о чем, кроме войны.
Университет. Латынь.
Медицина? Лингвистика?
Философия?
Маунг готов был поверить даже в последнее.
Однажды он, расслабившись, смеха ради попробовал представить себе доктора Лэнгсона – в дымчатых очках и белом халате, без художественной росписи по лицу и матерщины. Доктор обаятельно улыбался широким американским ртом и говорил длинными гладкими фразами. А потом тренированное медитациями сознание Кхина сыграло с ним шутку. Доктор Лэнгсон поправил очки, сверкнул сквозь них фирменным взглядом – белым, веселым и жутким, и Маунг понял, что его сейчас будут оперировать без наркоза.
Философ из Лэнгсона получался еще брутальнее.
Отсутствие образования Лакки философствовать не мешало, делал он это любовно и со вкусом. Теория боевых зайцев впечатляла даже в своем вопиющем дилетантизме и полупьяном изложении. Лэнгсон полагал, что человечество, столкнувшись с ранее неизвестной угрозой, реагирует как живой организм. Адаптируется к экстремальным условиям, формируя своеобразные клетки-фагоциты, или, по другой аналогии, особей-воинов. Тех, кто способен противостоять врагу.
Люди, мягко говоря, небезобидные существа.
Если не сравнивать с ррит.
Парни Счастливчика, которые без дрожи в коленях встречали развлекающихся врагов – и портили им веселье. Те, с кем бок о бок он проходил по таким адам, перед которыми меркнет любая фантазия. На вкус Маунга, их бы железными гориллами звать. То ли чувство юмора у всех оказалось одинаковое, то ли так сработал авторитет Лакки, но боевыми зайцами они себя признавали с бурной радостью. Несокрушимыми и великолепными. Держись, клыкастый, я твой страшный сон!..
В этих играх не бывает ничьей, выжить и победить – одно и то же, и чтобы сравняться с врагом, людям придется стать еще менее безобидными.
Сказав под конец чудовищное слово «мультиструктурность», Лэнгсон добавил «мля» и дал понять, что на этом его интеллектуальная фаза завершилась.
Маунг чуть усмехнулся и подумал, не в том же ли направлении мыслит местер Ривера. И какой презанятный диспут получится у него с сержантом Лэнгсоном, буде дойдет до диспута…

– Сайрус, – сказал она, – ты был прав. Ты их чуешь носом, я всегда это подозревала.
Ривера толкнулся ногой, отъехал вместе с креслом от стола, над которым светился голографический экран с полудюжиной трехмерных графиков. Местра Гарсиа стояла, клоня голову набок, со всепонимающей усмешкой, которая неизменно приводила его в восхищение. Эта женщина имела в себе что-то истинное, животное, положенное природой. То, от чего большая часть представительниц пола отказалась пару сотен лет назад.
– Лурдес? – с полуулыбкой проговорил он, думая в эту секунду больше о корабельном психологе, нежели о деле. – Ты что-то узнала?
– Мне так чертовски повезло, что я подозреваю саму себя, – сладко прожурчала Лурдес.
– Ближе к делу, – почти нетерпеливо потребовал Ривера.
– Это корабельный медик.
Она прошла через комнату и присела на край стола. Одну из стен занимал щитовой экран, но сейчас был выключен, чтобы не отвлекать внимания от голограммы. Светло-серые стены, такой же потолок, пол – на тон темнее. Сайрус чувствовал себя комфортно в такой цветовой гамме.
– Медик? – переспросил Ривера. – У меня другие наработки.
– Прямым текстом мне было сказано, Сайрус. Она умеет приманивать удачу.
– Даже так? – пробормотал тот, погружаясь в задумчивость. – Впрочем, женщина… это более вероятно. А кто… источник?
– Некий Лакки. Сержант Лэнгсон, Джек.
Ксенолог поднял бровь. Лурдес засмеялась низким грудным смехом.
– Немного выпивки, Сайрус, – объяснила она. – Мое чудесное спиртосодержащее зелье. И, вовсе не исключено, мое личное обаяние.
Ривера молчал. Прихватил зубами губу, задумавшись: эта едва не детская гримаса на немолодом малоподвижном лице казалась чем-то чужеродным.
Лурдес заглянула в голограмму.
– Опять статистика?.. Сайрус, боюсь, вряд ли что-то…
Ксенолог молча поднял ладонь.
– Хорошо, – согласилась Лурдес. Посмотрела в потолок. – Лэнгсон, конечно, не докладывал мне прямо. Он сказал, что у них «есть баба». Но на «Миннесоте» в рейсе находились только две женщины. Экстрим-оператор Вильямс и медик Никас. Вильямс в тот момент сидела у меня под носом и к словам Лэнгсона отнеслась с насмешкой.
– Это ничего не значит. Ее тоже нужно отработать.
– Конечно, – снова согласилась психолог, ласково и чуть снисходительно. – Но у меня есть еще кое-что.
– Я весь внимание.
– Записи.
– Что ты имеешь в виду?
– Ракетоносец все же эвакуировал с Кей-Эль-Джей одного живого. Мальчик, предположительно Уивинг, все время находился в медикаментозном сне.
– Это интересно, – медленно сказал Ривера. Сполз в кресле чуть вперед, принял расслабленную позу, опустил голову на грудь. Так он любил размышлять.
Им с Лурдес не нужно было объяснять друг другу: если в медотсеке занята койка, бортовой компьютер выделяет сегмент памяти под запись камеры наблюдения.
По крайней мере, в отношении Никас у них достаточно информации. Если врач и вправду, в соответствии с уставом, находилась в медотсеке неотлучно. Если нет – это тоже послужит знаком… Индикарта главного ксенолога флота не знала, что такое запрет доступа. Некоторое время оба душеведа смотрели на экран. Грузилась и переформатировалась запись.

Айфиджениа чувствовала себя ненужной. На «Миннесоте» маленький медотсек целиком принадлежал ей: ее хозяйство, почти дом на борту летучей стальной коробки. Фрегат сейчас латали и подновляли в мобильном доке, а экипаж переселили на «AncientSun».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166