– Понятно. Я напоминаю вам ваших сестер. – Да, кажется, он просто создан для того, чтобы защищать кого-нибудь. – Вы действительно часто ведете себя так, словно я ваша сестра.
Он рассмеялся, и она подняла голову. Себастьян смотрел на нее так внимательно, что у нее дыхание перехватило.
– Сестра, – повторил он иронично. – Он протянул руку и провел пальцем по ее шее, там, где пульсировала голубая жилка. – Почти родная.
И тут он резко отдернул руку и прикрыл глаза, будто, не видя ее, мог что-то изменить.
Ей это не понравилось. Теперь, когда отцовский обман раскрылся, она так нуждалась в чьей-то поддержке, и почему-то ей хотелось, чтобы поддержка эта исходила от Себастьяна. Поэтому она сделала то, чего раньше не позволяла себе ни с кем.
Она его поцеловала.
Это был поцелуй легчайший, она едва коснулась губами его щеки. Но Себастьян тотчас раскрыл глаза и, не успела она перевести дыхание, приник к ее губам, пальцы его стиснули ее руки, он прижал ее к себе. Этот поцелуй не был робким и нерешительным. Он был исполнен страсти, он был требователен и смел. Вспомнив о том, первом поцелуе, она приоткрыла рот. Издав тихий стон, он приник к ней, а она обняла его за шею.
Руки его сомкнулись на ее талии, и она подчинилась его власти.
Ледяной ветер свистел вокруг, клонил к земле ветви деревьев, но ничто не могло охладить его пыл. Она тоже забыла о холоде, потому что ласки его разожгли ответный огонь в ее душе.
Наконец губы его скользнули по ее щеке и замерли у уха.
– Вам следовало позволить мне видеть в вас лишь сестру, – шепнул он и коснулся губами мочки ее уха, отчего она вся затрепетала. – Тогда вы были бы в безопасности.
– Я слишком долго вела безопасную жизнь. – Она едва успела перевести дыхание, а он уже целовал ее в шею, в ямку под ключицами. – И что она дала мне?
Не говоря ни слова, он распустил шарф, укутывавший ее, и бросил его в снег. Когда язык его коснулся ложбинки меж ее грудей, она лишь запустила руку в его шелковистые волосы.
– Как ты прекрасна, – шептал он, прижимаясь к ее груди. – Невообразимо прекрасна. Твоему отцу следовало бы держать тебя взаперти.
Она напряглась и оттолкнула его голову. Он выпрямился, и она была поражена его диким взором.
– Вы… вы все время так говорите, – шепнула она. – Наверное, вы считаете меня страшной распутницей, которую надо прятать от мужчин.
Он попытался улыбнуться.
– Вовсе нет. Но ты такая милая, такая притягательная, я… я не могу с собой совладать. – Он провел рукой по ее щеке, тронул пальцем ее губу. Она почувствовала вкус кожи его перчатки. Кончиком языка она провела по тому месту, до которого дотронулся его палец, и тут он поцеловал ее так страстно, что губы ее еще долго дрожали после этого поцелуя.
– Мы, мужчины, народ опасный, Корделия. Мне нельзя целовать вам даже руку, но я сгораю от желания припасть к ней. И не только это.
Рука его скользнула по ее шее, замерла на плече. Корделия стояла как громом пораженная, не в силах думать ни о чем, не в силах даже пошевелиться.
– Да, и не только это, – повторил он. Глаза его потемнели, он обнажил ее плечо.
Она не могла понять, что с ней творится, почему она стоит истуканом и позволяет делать с собой такое. Но от его ласк сердце ее колотилось бешено, и ей хотелось ласкать его в ответ. И еще – она боялась голодного блеска его глаз.
А может, она просто сошла с ума? Как бы то ни было, но она лишь вздохнула чуть слышно, когда пальцы его добрались до ее локтя, а потом скользнули под платье дальше, к груди.
А он уже высвободил нежную грудь, коснулся соска, который стал твердым, как камешек, и его кожаные перчатки казались ей на удивление теплыми. Она была как зачарованная. Но, когда она наконец собралась с силами и готова была возмутиться, было уже слишком поздно, ибо он закрыл ей рот поцелуем. Рука его покоилась на ее обнаженной груди, а другой он крепко держал ее за талию, не давая даже пошевелиться.
Время словно остановилось, и она растворилась в океане неведомых раньше ощущений. Он ласкал ее грудь, которая напряглась и округлилась, как сочный персик, и пальцы его то сжимали ее до боли, то касались движениями легкими, почти воздушными.
Когда же он достиг непонятным образом того, что ей самой захотелось большего, он коснулся ее соска губами. Она и представить не могла, что позволит такое мужчине, и отпрянула, это было так пугающе и так неизъяснимо приятно, что она не могла терпеть этого долее.
Боже, это же недопустимо, в ужасе подумала она и схватилась рукой за его волосы, намереваясь оттолкнуть его, но пальцы ее только развязали ленту, которой были стянуты его волосы, и они рассыпались в ее руках тяжелой волной.
Он приник к ее груди с еще большей страстью, губы ее сами прошептали его имя, руки притянули его голову ближе, и вдруг ей безумно захотелось, чтобы он поцеловал и вторую грудь. Врожденная скромность заставила ее ужаснуться этой мысли, но ей вдруг надоело руководствоваться скромностью. Скромность – это то, что придумали старики, чтобы отучить женщин ждать от мужчины этих невероятных удовольствий.
И тогда она забыла и о скромности, и об осторожности. Зарывшись пальцами в волосы Себастьяна, она прижимала его к себе, и он вознаградил ее, заставив ее тело петь от восторга, пробудив его от долгого сна.
Он оставил грудь ее лишь для того, чтобы прошептать:
– Это безумие! – Но ласк своих он не оставил, осыпая поцелуями ее шею и подбородок. – Я говорил, мы, мужчины, народ опасный, – сказал вдруг он.
Она успела заметить выражение раскаяния на его лице, но слышать его замечания было выше ее сил, поэтому она вновь сама поцеловала его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106