Несмотря на опасность быть раскрытой, она испытала удовольствие, но жестоко подавила его. Себастьян глаз с нее не спускал из-за ее тела, этого предательского тела, которое так и таяло в его объятиях. Он, конечно, желал ее, но это, в сущности, было неважно. Какой мужчина не пожелает женщину, если она сама, оставшись с ним наедине, нарушала все правила приличия.
Несомненно, женщины недостойного поведения часто предлагали себя Себастьяну. Судя по тому гневу, который она увидела вчера, он, верно, принял ее за одну из них и осудил. Хуже всего, что ей не в чем было его винить.
«Бессмысленно думать обо всем этом», – сказала она себе и поменяла тему разговора.
– Я очень рада, что ты едешь с нами. Мне придется много времени обучать отца, но у нас будет все-таки время немного поболтать. Вот увидишь, будет замечательно.
– Нечего меня убеждать. – Гонорина поправила капризный локон, выбившийся из ее безукоризненной прически. – Боюсь, твоему отцу не по душе эта идея.
– Да что ты! – Корделия сжала руку Гонорины. – Он просто старый медведь. Ты же его знаешь.
Серо-голубые глаза Гонорины внимательно смотрели на Корделию.
– Не знаю, не знаю, в особенности теперь, – она затаила дыхание, затем вздохнула. – Я хорошо знала его когда-то. Об этом-то я и хотела с тобой поговорить. Говорил ли тебе отец когда-нибудь о том, что мы были знакомы с ним еще до того, как он встретил твою мать?
Глаза Корделии загорелись любопытством.
– Что ты, никогда! Он даже не упоминал об этом. И мама тоже.
Чуть улыбнувшись, Гонорина опустила глаза.
– Так оно и было. Он даже сватался ко мне.
Корделия пыталась покопаться в своей памяти. Мать всегда говорила о Гонорине как о старом друге семьи. Гонорина в ее представлении была подругой матери, а никак не отца.
Гонорина встала и подошла к окну.
– Я думала, тебе нужно знать об этом прежде, чем мы отправимся в Лондон. Мы с Освальдом вечно цепляемся друг к другу, и я хотела бы тебя предупредить. Когда твоя мать была жива, она старалась нас урезонить. Я не думаю, что она понимала, отчего это происходит, но всегда пыталась помешать нам пришибить друг друга.
Наконец Корделия обрела способность говорить.
– Почему ты всегда ссорилась с ним? Потому что он сватался к тебе, а женился на маме?
– Не совсем, – вздохнула она. – Я сама ему отказала. Я была всего лищь дочерью портного, но у меня были далеко идущие планы. Я хотела быть хозяйкой большого поместья. Мистер Бердсли хоть и не был человеком знатного происхождения, но уже тогда был преуспевающим торговцем и занимал более высокое положение, чем я. Он ухаживал за мной и был гораздо более выгодной партией, чем твой отец.
Она повернулась лицом к Корделии и широко улыбнулась.
– Я, конечно, получила все, о чем мечтала – богатого мужа, уважение. Она обвела рукой, указывая на роскошную отделку утренней столовой, на золоченые барельефы богов и богинь. – Славный дом. – Улыбка ее на мгновение стала грустной. – К несчастью, у меня нет детей, но все иметь невозможно.
Она вновь отвела глаза и заговорила безучастным голосом:
– Я была права, отказав твоему отцу. Мы бы не смогли прожить в согласии, но он был страшно зол, потому что я так далеко зашла, что призналась ему в любви. – Она глубоко и судорожно вздохнула. – Я встретила твою мать вскоре после нашей размолвки, она сразу мне понравилась и я познакомила ее с Освальдом. Думаю, так я пыталась спасти свою совесть. – Она улыбнулась Корделии. – Все остальное ты знаешь. Они сразу же полюбили друг друга, ну а я с тех пор не лажу с Освальдом.
– Полагаю, что так оно и было, – сухо сказала Корделия. Ее отец и Гонорина. Вот она, пугающая тайна. Она пыталась извлечь из памяти хоть какие-нибудь намеки на отношения отца и Гонорины, но так ничего и не припомнила.
Как ни странно, признание Гонорины не взволновало ее. То, что отец любил сначала другую женщину, никак не отражалось на любви родителей друг к другу. Возможно, если бы это был кто-нибудь иной… – Но Гонорина – такой близкий человек, почти тетушка. Как-то само собой получалось естественно, что она когда-то любила отца.
Однако рассказ об их прошлом кое-что изменил в представлении Корделии. Это объясняло, почему отец был так против Гонорины в роли компаньонки и почему она говорила такие колкости.
Она вспомнила и вчерашнее замечание Себастьяна относительно отца и Гонорины. Улыбка вдруг заиграла на ее лице. Но ведь Гонорина – вдова, а отец вдовец…
– Знаю, знаю, о чем ты сейчас подумала. Выкинь это из головы, – проговорила Гонорина, обходя стол. – Твой отец больше мной не интересуется, поэтому и не думай заниматься сводничеством. Я всего лишь хотела объяснить тебе, почему мы не ладим.
Корделия поняла. Очень хорошо поняла. Она также заметила, что Гонорина ни слова не сказала о том, интересует ли ее все еще отец. Спрятав улыбку, Корделия придала своему лицу самое невинное выражение.
– Мне и в голову не приходило сводничать.
Гонорина посмотрела на нее подозрительно.
– Конечно же пришло. Вечно ты хочешь всем угодить. Но и не думай даже об этом. Все давно прошло.
– Ну что ты… Каким-то чудом Корделии удалось сохранить серьезное выражение лица.
Гонорина строго посмотрела на нее и хотела было добавить еще что-то, но в это время в комнату вошел герцог. Выглядел он восхитительно: красив и аккуратен, словом, сиял как начищенный шиллинг на солнце.
Недовольное выражение исчезло с лица Гонорины, и она вновь принялась за обязанности образцовой хозяйки.
– Доброе утро, ваша светлость. Надеюсь, вы хорошо спали?
– Спасибо, да, – он подтвердил свои слова улыбкой. – После ночи, проведенной в одной комнате с викарием, отдельная спальня – невообразимая роскошь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106