Он помогал нуждающимся семьям меньшевиков – и западные социал-демократы знали это.
Его доброжелательность и гуманизм в немалой степени облегчали работу Института Маркса-Энгельса. Архивы I Интернационала, личные архивы Маркса и Энгельса в основном находились за границей, в распоряжении руководителей западных социал-демократических партий. И они шли навстречу просьбам Рязанова и передавали ему многие интересовавшие его материалы и документы.
Ленин знал о его отношениях с меньшевиками и сознательно смотрел на это сквозь пальцы, не давая Рязанова в обиду, когда кто-нибудь пытался ущемить его. Сталин тоже все это знал, но до поры до времени не трогал Рязанова. Только в 1931 году, когда Сталину потребовалось сфальсифицировать дело «Союзного бюро РСДРП», а заодно избавиться от строптивого старика, позволявшего себе открыто говорить о сталинском режиме, – Рязанов был исключен из партии. Основание для этого было сформулировано вполне по-сталински: «за содействие контрреволюционной деятельности меньшевиков». Как теперь всем известно, ни деятельности такой не было, ни, само собой разумеется, содействия ей.
Демократизм Рязанова был не только его убеждением, но и естественной формой его поведения. Один из самых образованных марксистов России, человек широкой философской, экономической, исторической эрудиции, непревзойденный ученый в области истории социализма, он был начисто лишен надутого академизма, свойственного некоторым теоретикам пренебрежения к повседневной практике. Он был, несмотря на свой возраст, живой, подвижный, остроумнейший человек. Его выступления по политическим вопросам, его реплики в адрес вождей, невзирая на лица, надолго запоминались слушателям. Так, запомнились его выразительные выступления и меткие реплики в период 1922–1931 гг., в которых он осуждал начинавшую набирать силу политику зажима критики.
На XI съезде партии Д.Б. Рязанов выступал четыре раза, из них три раза – по вопросу о правах члена партии. В своем первом выступлении он говорил:
"Все товарищи, которым приходится выступать с критикой (я, боже сохрани, далек от оппозиции), которым по долгу службы приходится критиковать политику ЦК, попадают в затруднительное положение. Наш ЦК совершенно особое учреждение. Говорят, что английский парламент все может; он не может только превратить мужчину в женщину. Наш ЦК куда сильнее: он уже не одного очень революционного мужчину превратил в бабу, и число таких баб невероятно размножается (смех)…
…ЦК нарушил и не провел в жизнь тогда, когда это можно было сделать, в течение всего этого года, все начала внутрипартийной демократии. Пока партия и ее члены не будут принимать участия в коллективном обсуждении всех этих мер, которые проводятся от ее имени, пока эти мероприятия будут падать, как снег, на голову членов партии, до тех пор у нас будет создаваться то, что т. Ленин назвал паническим настроением. Хотя, вероятно, военные люди сказали бы т. Ленину, что расстреливают не отступающих, а бегущих, и что некоторые стратегические условия тут требуют другой тактики, чем тактика слишком простая, слишком физическая. При всяком отступлении, для того, чтобы создавать ему максимум успеха, нужно оповещать, информировать о причинах и задачах этого отступления". (Стен. отчет XI съезда РКП(б), стр.79)
Вот отрывок из второго выступления Д.Б.Рязанова на XI съезде:
«…вы поймете, товарищи, почему я начинаю со следующего положения: ЦКК надо упразднить… Что такое ЦКК? Возьму первое дело… по вопросу о профсоюзах… В чем состоит мое первое преступление? На собрании фракции партии IV съезда профсоюзов я внес резолюцию. Если бы я внес резолюцию о том, чтобы свергли весь ЦК, если бы я внес резолюцию о том, чтобы изменили в корне всю политику партии, что можно было сделать? Можно было отвергнуть мою резолюцию… но привлекать за выступление на партсобрании – это нелепость в третьей степени… И вот я ждал, что ЦКК обсудит это дело и напомнит тому учреждению, действия которого она контролирует, что нельзя судить, нельзя обвинять, нельзя делать преступление из выступления на партийном собрании». (там же, стр.179)
Выступая в третий раз, Рязанов говорил:
"В чем состоит мое преступление.? Я показал (в выступлении на IV съезде профсоюзов), каких работников посылали в профдвижение… Подбор руководящего персонала профдвижения должен протекать при направляющем контроле партии, но партия должна особенно тщательно проводить нормальные методы пролетарской демократии именно в профсоюзах, где более всего отбор руководителей должен делаться самими организованными массами…..И когда мне приходилось встречаться за границей с представителями иностранных наших товарищей, я им в ответ на их вопросы говорил: у нас право стачек не отменено… И пошла эта канитель, пошли статьи т. Зиновьева, другого, третьего, четвертого: можно или нельзя бастовать. Можно или нельзя? Как будто стачка сама по себе является преступлением!
Бастовать можно, но в рабочем государстве бастуют только несознательные рабочие. Право бастовать остается и останется нерушимо в Советской конституции. Вот что надо было заявить, а не косноязычествовать по вопросу о забастовках".
Не менее интересны реплики Рязанова. В 1924 году Зиновьев, делая отчетный доклад ЦК на Замоскворецкой районной партийной конференции, сравнил каждого члена Политбюро со столбом, на котором держится все сооружение Центральный Комитет партии.
– Оппозиция, – говорил он, – подпиливает эти столбы, чтобы обрушить всю постройку.
В это время из зала послышался голос Рязанова:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94