Дорогу пересекала центральная аллея, и мне было нужно дальше в лес. Вниз, к болотам, куда редко забредают люди, где канавы и топь и тоскливые тощие сосенки, гниющие на корню в стоялой ржавой воде. В этой глухомани мы и хотели прикончить упыря, но теперь у меня было все больше шансов до нее не добраться.
То, что когда-то было Андреем Николаевичем Лепяго, уверенно приближалось ко мне. Я сбил дыхание и ушиб коленку. Скорость заметно упала, даже несмотря на адреналин. Сидячий образ жизни сделал свое дело. Я уже почти плелся.
Стиснув зубы, я использовал мизерный остаток сил. Грузное топанье за спиной становилось все отчетливее, а я с трудом переставлял ноги.
Пора было останавливаться и принимать бой.
Последний бой.
Я осознал, что не хочу больше жить. Вот оно, цыганское проклятие! Но осталось желание сражаться и прикончить мерзкую тварь. Сколько на ее совести убийств? Уньрки, пока меня ждал, кем-то кормился. И еще он проделал путь от Красноярска до Петербурга. Путь был длинный.
Я развернулся и встал, широко расставив ноги. Взвел курок и стиснул «Удар» обеими руками, плотно прижав локти к нижним ребрам. «Здесь мы тебя и похороним, дружок!» – пришла уверенность. После того как отрекся от себя, воевать и жить стало легче.
Лепяго набежал из темноты, хрипло дыша, как конь. Я различил его шагов за десять. Сначала услышал топот, потом храп и только потом увидел фигуру.
– Получай! – Я спустил курок. Револьвер лягнул тело. Отдача была какая-то неимоверная, определенно Вадик переложил пороха, потому что огонь вылетал из ствола и с боков барабана разом. – Получай! Получай! Получай!
Попадать было легко, я стрелял с близкого расстояния. Лепяго било как молотом, но он не падал и продолжал идти на меня. Я всадил в него четыре пули, а он не подох. Серебро не подействовало!
Я швырнул в упыря револьвером и выхватил заветный Сучий нож. Лепяго взвыл от восторга. Он ринулся на меня, набирая скорость, а я покрепче уперся в землю, приготовившись с налета бить его в сердце.
Ветер толкнул меня в спину. Позади и откуда-то сверху раздался крик, невыносимый и нечеловеческий. Птичий. Как будто на небесах божественный дракон разорвал когтями сердце, и это было сердце ворона.
Огромная тень упала передо мной, сбив с ног Лепяго. Птица с крыльями-бахромой с налету ударила людоеда клювом в голову, спрятанную под надвинутым на глаза капюшоном, клюнула еще раз и исчезла.
Дружный топот двух пар сапог возвестил о приближении подмоги. Замелькали по кустам и деревьям отблески фонарей, с приближением становясь нормальным светом. В их лучах я увидел, как заворочался на земле Лепяго.
– Уйди, Ильюха, в сторону! – командирским голосом гаркнул Слава.
Но я не мог сдвинуться с места, ноги дрожали и не слушались. Уньрки поднялся. Капюшон слетел на спину, и стало видно его вурдалачье лицо – выпученные глаза и огромная яма во лбу, исторгающая черную кровь.
Стегнул выстрел.
– Вадик, свети! Ильюха, стой! Стой на месте! – скомандовал Слава.
Встав рядом со мной, он вытянул руку с угловатым «Уэбли» и стал посылать пулю за пулей в коренастое тело вурдалака. Лепяго шатало. С каждым выстрелом он отступал назад, и было заметно, что держаться на ногах ему с каждым разом все тяжелее.
– В колени ему бей. – Мой совет пришелся на последний выстрел. Слава нажал на спусковой крючок еще раз, но курок мягко стукнул по смятому капсюлю пустой гильзы.
– Свети! – надменно приказал Вадик.
Энтомолог немало времени и пуль потратил на бабахинг – стрелять из древних револьверов он научился метко. Две пули он быстро всадил в колени Лепяго, так что вурдалак свалился мордой вниз как подкошенный. Остальные Вадик выпустил ему в голову, последнюю в упор, почти засунув длинный ствол «Смит-и-Вессона» между зубов перевернувшегося на спину уньрки. Из пасти людоеда брызнуло, и он перестал шевелиться.
– Вот это я называю пострелушками! – горделиво заметил Вадик.
В ту же секунду когтистая лапа упыря схватила его за лодыжку.
– Уйди, противный! – Вадик без усилий высвободился.
– Поверить не могу! – пробормотал друган. – Всего ведь измолотили, а он все равно рыпается.
Из темноты к нам вышагнул Кутх. Эскимос был в штормовке, в которой я узнал дачную курточку Давида Яковлевича.
– Теперь вяжите ему руки и ноги, – распорядился он. – Крепче вязать надо.
Он кинул Вадику моток веревки. Слава поймал ее на лету. Распутывая капроновый шнур, шагнул к трупу Лепяго, который уже начал слабо шевелить конечностями.
Они быстро перехватили ноги Лепяго. Я светил фонарем. Подобрал выброшенный «Удар» и сунул в карман. Охотники перевернули уньрки, стянули за спиной запястья. Затем Слава испытанным, должно быть, афганским способом притянул к ним щиколотки, выгнув упыря дугой. Вурдалак замычал и что-то нечленораздельно пробулькал продырявленной грудной клеткой.
– Не мурчи, чушок, кантаченным не положено. – Корефан, не питавший уважения к Андрею Николаевичу Лепяго, пнул в бок его пустую от души оболочку. – Ну, че, взяли? Ильюха, ты как, отдышался малость, нести сможешь? Становись тогда со мной на переднюю часть. Зубов берегись, эта тварь кусачая. Вадик, Сергейч, берите за ноги.
Мы впряглись в ношу и потащили прочь от дороги, на болота, светя перед собой, чтобы не переломать ноги. Местность была неровная: кочки, кусты и большие отгнившие сучья, того гляди, навернешься. Уньрки был тяжелый, как каменный. В своей новой жизни людоед неплохо питался.
Остановились, выбившись из сил. Только Кутх, как двужильный, невозмутимо ожидал, спрятав руки в карманах курточки.
– Сергейч, слышь, он не заразный?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110