Возле парки синел прокурорский китель, над которым в свете заходящего солнца поблескивала лысина. Пороившись, делегация двинулась к входу в барак.
– Шагай, – пробормотал спецназовец, к которому никто не спешил присоединиться для конвоирования особо опасного преступника. Более того, из всех собровцев в маске остался он один. Что-то изменилось. Мы с ним еще не поняли, что.
Когда ватага проходила мимо нас, я кинул взгляд на странную согбенную фигуру в парке с наброшенным капюшоном и инстинктивно шарахнулся прочь. Рука непроизвольно дернулась сотворить крестное знамение.
– Куда щемишься? – Локоть сжали железные пальцы и надавили на нерв. Я дернулся как от удара током.
Спецназовец толкнул в спину, и видение исчезло. Как завороженный, я снова и снова оборачивался, чтобы увидеть демонический оскал под капюшоном, но фигура уже скрылась в бараке. Я не мог поверить своим глазам. Андрей Николаевич Лепяго пришел в стан врага, и по лицу его гуляла блудливая усмешечка.

5

Жуткая встреча с Лепяго завершила мытарства вчерашнего дня.
Как только я оказался в импровизированной камере, так сразу лег на пол и прижал губы к переговорной щели.
– Слава! – позвал я. – Слава, ты меня слышишь?
За стеной завозились.
– Слышу тебя. Говори.
– Я Лепяго видел.
– Кого?! Кого видел?
– Лепяго. Директора музея.
– Чего? Труп сюда привезли?
– Нет! Он живой. Только странный какой-то. Улыбается очень жутко.
– Ты не перепутал?
– Нет!
– Не может быть, Ильюха, – после небольшой паузы заявил Слава. – Мы же сами видели, как его застрелили.
– Знаешь, Слава…
Я прикусил язык, собираясь с мыслями.
– Ну, чего?
– Помнишь, как Проскурина расчленили в пещере?
– Ну да. Такое не сразу забудешь.
– …А потом опять собрали, и он ходил живой, хотя мы считали его погибшим…
– Было такое, – нехотя признал Слава.
– Может быть, и Лепяго оживили? Эти харги, которых заперли в пещере… откуда мы знаем, на что они способны?
Слава так тяжело вздохнул, что из щели полетела труха.
– Да уж, кто знает…
– Как там Вадик? – спросил я после долгого молчания.
– Нормально. Слабый только. Перевязали его, антибиотиков дали, – сообщил афганец.
– Бежать сможет? – спросил я.
– Погоди ты бежать. Чую, какая-то поганка затевается. Посмотрим, что завтра будет.
По моим соображениям, бежать надо было сегодня, но без корефана с ножом одолеть часового я бы не взялся. А Слава что-то задумал. Приходилось его слушаться, тем паче что опыта выживания у него было больше.
Стемнело. Мы заснули, не поев. К счастью, мне от пережитых волнений ни есть, ни пить не хотелось. Слава за стеной ворочался, Вадик иногда стонал. Я подумал, что фамильное древо Гольдбергов разрастается исключительно в направлении спекулятивной торговли золотом и антиквариатом. Любое отклонение от родового бизнеса порождает чахлые ветви, которые спешит отрезать заботливый садовник. Смерть Вадика здесь или в тайге, неподалеку от места гибели беспутного отца, будет вполне закономерной. Нельзя отрываться от исконного дела! Небеса за это карают.
С такими мыслями я не заметил, как задремал.
Пробудился на рассвете, под скрип досок в тамбуре. Часовой расхаживал бодрой походкой, недавно заступил на пост, наверное. Я дрожал от холода. В прогнившей щелястой комнате было сыро и промозгло. Впрочем, никто не спал. За стеной ворочался Слава, снаружи тоже шла какая-то движуха. Я прислушался. Шумов было много. На бирже бряцали, топали, перекликались. Заработал двигатель «Урала», потом еще один.
Осторожно приподнявшись на руках, я встал и посмотрел в окошко. Бойцы рассаживались по машинам. Даже отсюда было видно, как топорщатся плотно набитые разгрузки.
Слава не ошибся, СОБР и в самом деле затевал с утра операцию. Не обладая боевым опытом корефана-афганца, я не мог замечать признаков подготовки к специальным мероприятиям и делать соответствующие наблюдениям выводы. В таких условиях оставалось лишь полностью полагаться на Славу и беспрекословно подчиняться ему.
Тем более что терять нам было нечего. Многолетние мучения в тюрьме на острове Огненном жизнью назвать было нельзя.
Пока я загорал в мрачном оцепенении возле своей амбразуры, собровцы расселись по машинам и колонна из трех грузовиков покинула биржу. Их рев быстро затих в густолиственном березняке. За стеной завозился Слава. «Ложится на пол», – определил я.
– Ильюха!
Я тоже лег, приблизил рот к переговорной щели.
– Слышу тебя, Слава! Говори.
– Уехали, – шепнул афганец. – Будем выбираться.
– Слава, – выдохнул я еле слышно, чтобы не запалил часовой. – Я. Тебя. Не понял.
– Ильюха, – корефан старался говорить разборчиво. – Я сейчас сниму часового. Ты будь готов. Понял?
– Понял, – не раздумывая ответил я.
По едва уловимому шороху стало ясно, что Слава отвалил.
Резко открылась дверь, в щель аж дунуло. Будка содрогнулась от удара о стенку. Я выскочил из своей клетушки и чуть не упал, налетев на сцепившиеся тела. Слава боролся с часовым, левой рукой прижав у спусковой скобы автомат, а правой как-то странно придерживая спецназовца возле шеи, словно за ручку. Я оттолкнулся от притолоки, чтобы не упасть, и резко попятился. В тесном тамбуре совершенно не осталось места. Часовой обмяк, и Слава задавил его по стене вниз. Выдернул нож, на стену брызнуло. Спецназовец захрипел, судорожно извиваясь. Слава ударил еще, повалил на пол и сел на грудь. Часовой сучил ногами все слабее. По полу растекалась блестящая, вишневого цвета лужа. Наконец он затих.
– Удачно попал! – афганец выдернул из горла собровца здоровенный «Скримиш», закрыл и убрал в карман.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110