Тема иссякла, но тут Лепяго толкнул меня локтем. Он что-то говорил, но я не расслышал.
– Верно, – проорал он в ухо. – Холодно сегодня очень. Я тоже замерз. В первый раз так.
Я пристально посмотрел на него, и директор умолк. Минут через сорок показались первые дома Усть-Марьи.
Заплатив шоферу чисто символическую сумму, мы отпустили машину. Зашли в избу, сели за стол и достали немудреную жратву, чтобы запитаться всухомятку. Возиться со стряпней мне расхотелось, экскурсия подействовала или просто в людях разочаровался, не знаю. Андрей Николаевич опять куда-то утек. Наверное, на доклад к хозяину. Да и хрен с ним.
– Как тебе пещерка? – спросил я у Славы.
– Гнилое место. – Корефан лущил яичную скорлупу, хмуро уставившись в стол.
– А тебе? – посмотрел я на Вадика.
Гольдберг скользнул по мне нерешительным взглядом и промолчал. Видок у энтомолога был несколько утомленный. Он напоминал слегка выжатый лимон. Должно быть, тоже прогулка подействовала. Я устал, но усталость эта носила не совсем физический характер (хотя пешком до горы и обратно получился не ближний свет), а скорее напоминала недомогание, которое могла бы ощущать подсаженная электрическая батарейка… если бы она имела чувства.
Нехотя поели. Слава с Вадиком прикончили недопитую накануне «Столичную». Меня даже пить не тянуло. Пообедав, устроили перекур. Вот тогда и объявился Лепяго.
– Илья, – директору было неуютно под прицелом волчьих глаз хмельного корефана, – вы не будете против навестить Феликса Романовича, а? Он очень просил вас зайти.
Лепяго было ужасно неудобно выглядеть этаким мальчиком на побегушках. Он переминался с ноги на ногу и покраснел до корней волос.
Я оглянулся на корефана. Слава хмуро курил, спрятав сигарету в кулак, и без всякой симпатии смотрел на Лепяго. Я кивнул ему, мол, будь наготове, и сказал, обращаясь к Андрею Николаевичу:
– Далеко идти-то?
– Нет-нет, совсем рядом, – заторопился тот, словно испугавшись, что я передумаю.
– Тогда за час обернемся.
Слава шумно выпустил через нос облако дыма, подтверждая, что намек понят. Если через час я не вернусь, он предпримет меры к розыску. Для начала, наверное, потрясет Лепяго на предмет того, где я нахожусь и как туда добраться. Подлый сексот получит свое, и это утешало. Nil inultum remanebit! Ничто не останется неотмщенным! (лат.)

Легионер Слава был готов железной рукой опустить карающий меч на голову предателя.
Идти в самом деле оказалось недалеко. Полковник Проскурин обитал в двухэтажном административном корпусе рядом с зоной. По мере приближения к нему росло гнетущее чувство уже виденного ранее, словно я здесь бывал, но только сейчас вспомнил. Дежавю, как говорят французы: характерный бетонный забор с густой спиралью колючей проволоки, пущенной поверху, и мрачные вышки с бдящими автоматчиками здорово напоминали аналогичное учреждение в Форносово, где я провел не лучшие годы. Даже вонь была та же: кислый смрад перепревших тел, тошнотной жрачки с пищеблока и еще чего-то, совершенно непередаваемого, что образуется от постоянной скученности озлобившихся мужчин, которые либо питают призрачные надежды, либо вконец отупели от безысходности. У меня аж дыхание сперло. Я тяжело сглотнул и замедлил шаг. В голове завертелись тягостные мысли, среди которых доминировало опасение, что меня могут здесь и тормознуть в случае несговорчивости. О хозяйском беспределе на таких вот «дальняках» я был прекрасно наслышан. Эти князьки карают и милуют по своему усмотрению. Бывало, что и своих «прапорщиков» запирали в ШИЗО вместе с зэками. Для самодурства в Усть-Марье почва самая благоприятная. Нет, решительно не катил такой расклад. Черт знает, что Проскурину взбрендит. Я остановился. Идти своими ногами в зону? Ну уж дудки! На кичу меня теперь не затащишь даже под страхом смерти.
– Почему вы остановились? – забеспокоился Лепяго.
Я испуганно озирал административный корпус, будучи твердо убежден, что не войду туда ни за какие коврижки. Страх снова оказаться за решеткой заглушал голос разума. К дьяволу все эти раскопки! Из-за запретки даже Слава не вытащит!
– Илья, да идемте же! – потянул за рукав Андрей Николаевич.
Переборов боязнь, я с тяжелым сердцем шагнул на территорию усть-марьского островка ГУИН. Государственное управление исполнения наказаний.


Хозяин Усть-Марьи оказался плотным мужчиной лет сорока пяти, с явной примесью кровей коренных жителей – эвенков или юкагиров.
– Ага, пришли, – изрек он вместо приветствия, прощупывая меня черными глазами-щелочками. – Ну, проходите, садитесь.
– Вот, Потехин Илья Игоревич, – угодливым тоном представил меня Лепяго. – А это Проскурин…
– Феликс Романович, – закончил хозяин кабинета. – Располагайтесь удобнее. Андрей сказал, что вы историк из Ленинграда?
– В общем-то, да.
– Тогда вы попали в богатый историями край. Музей видели?
– Очень интересная экспозиция, особенно нумизматическая коллекция. Да и этнографическая часть тоже сделана с любовью. – Я как мог постарался отблагодарить Лепяго за познавательную экскурсию.
Проскурин с одобрением посмотрел на Андрея Николаевича.
– Этот край вообще богат историями, – повторил начальник колонии. Он выдвинул ящик и достал оттуда красивый страшный нож с наборной рукоятью. – У меня здесь свой музей.
Я рассмотрел финку, насколько позволяло расстояние до стола. Узкий злючий клинок в две ладони длиною, острейшее лезвие, о которое, казалось, нельзя не порезать пальцы, просто взяв нож в руки, медная полугарда хищно загнута внутрь, рукоять набрали из плексигласа и красивого темного дерева, она заканчивалась небольшим медным же навершием с тусклой бляшкой расклепанного хвостовика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110