Он увидел мою тревогу и снова стал тем любящим отцом, какого я всегда знала.
– Успокойся, успокойся!.. Я напрасно напугал тебя. Нечего бояться. Я буду видеться с тобой, как обычно. Я соглашусь на все, только бы они не отняли тебя у меня.
– Кто может отнять меня у вас? Король, мой дядя?
– Он говорит, что это было бы для блага государства… ради мира. Он говорит, почему я не могу держать все это про себя? Зачем я выставляю свою веру напоказ? Но ты не должна беспокоить свою маленькую головку…
– У меня не маленькая головка, – сказала я твердо. – И я хочу ее беспокоить.
Он засмеялся и неожиданно изменил тон:
– Это пустяки… это все пустяки. Епископ Комптон приедет, чтобы наставлять вас в вере, которой вы должны придерживаться в соответствии с законами и распоряжением короля. Вы должны слушать епископа и быть добрыми детьми англиканской церкви. Комптон и я никогда не были друзьями, но это не имеет значения. Он честен, трудолюбив и пользуется расположением короля. Он будет исполнять свой долг.
– Если он не друг вам…
– О, это давняя ссора. Он имел наглость уволить секретаря вашей матери.
– А мама не хотела, чтобы его увольняли?
Отец кивнул.
– А тогда почему его уволили? Разве вы не могли…
– Комптон был епископом Лондонским, а секретарь мамы был католик. Теперь это все в прошлом. Твоя мать была недовольна, как и я. Но… эти люди… все они – фанатики и не станут никого слушать. А теперь, моя дорогая, покончим с этим разговором. Напрасно я начал его. Епископ Комптон приедет и воспитает вас хорошими девочками. Такова воля короля, и мы должны повиноваться.
– Но вы несчастливы.
– О нет… нет.
– Вы сказали, что нас могут отнять у вас.
– Разве? Вот что я тебе скажу… ничто, ничто в мире не может отнять у меня моих детей.
– Но…
– Я высказался опрометчиво. Я не хотел, чтобы этот Комптон приезжал сюда, но теперь я вижу, что он хороший человек, добрый христианин. Он повинуется распоряжению короля и сделает вас добрыми протестантками. Этого желает король, и тебе известно, что мы все должны повиноваться ему. Он говорит, что такова воля народа и народ должен видеть, что она исполняется. Это очень важно. Он прав. Карл всегда прав.
– Тогда почему вы несчастливы?
– Как я могу быть несчастлив, когда я с тобой? У тебя будет французский учитель. Тебе это понравится. Я знаю, ты любишь учиться.
– Я люблю узнавать новое.
– Это хорошо. А как Анна?
Я промолчала, и отец засмеялся.
– Она не любит читать, потому что у нее болят глаза, – сказала я.
Он нахмурился.
– У нее действительно слабое зрение. Бедный ребенок. Но у нее добрый характер, и мы должны постараться не испортить его.
После этого отец заговорил со мной о всяких пустяках, стал шутить, и еще до того, как он ушел от меня, все мои страхи исчезли.
* * *
Я все больше узнавала о происходившем вокруг нас. Прислуга всегда сплетничала, и мы, естественно, прислушивались к разговорам, хотя и не все понимали в них. Когда я говорю – не все понимали, я не имею в виду Элизабет Вилльерс и Сару Дженнингс. Те были старше и, как мне кажется, уже тогда разбирались в происходящем лучше иных взрослых.
Надо сказать, они сразу невзлюбили друг друга. Сара к этому времени совершенно подчинила себе Анну. Моя сестра редко с ней разлучалась. Не то чтобы Сара льстила или заискивала. Наоборот, бывали моменты, когда она выглядела госпожой, а Анна ее служанкой.
И то, что Элизабет Вилльерс не удалось установить такого же рода отношения со мной, вероятно, и вызывало у нее неприязнь к Саре. Она узнала в ней одну из себе подобных. Они обе были честолюбивы и рассматривали свое нынешнее положение всего лишь как одну из ступенек на лестнице, ведущей к власти.
Они понимали наше положение лучше, чем мы сами тогда, и прекрасно отдавали себе отчет в том, что существовала возможность – пусть и отдаленная, – что при определенных обстоятельствах мы – я или Анна – можем оказаться на троне. Они почувствовали друг в друге соперницу, и это сделало их врагами. Каждая из них по-своему была опасна, но они пользовались различными приемами: Сара высказывалась прямо и определенно; Элизабет была сладкоречива и хитра. Я предпочитала Сару.
Однажды мы все сидели за шитьем. Мне нравилось это занятие. Анна сидела праздно, даже и не притрагиваясь к иголке. У нее глаза болят от шитья, обычно говорила она. Сара смеялась и сама выполняла за нее ее работу. Обычно при этом кто-нибудь из девушек играл на каком-нибудь музыкальном инструменте или читал вслух.
В тот раз Элизабет Вилльерс сказала:
– Скоро приедет епископ. Он проследит за тем, чтобы леди Мэри и леди Анна придерживались истинной веры.
– Он очень умный человек, – сказала Сара.
– И привержен истинной вере, – продолжала Элизабет, – что совершенно необходимо.
– Ты думаешь, герцог доволен его назначением? – спросила Анна Вилльерс.
Элизабет высокомерно улыбнулась.
– Герцог поймет, что это наилучшее решение.
Сара заметила, что герцог знает, что этого хочет народ. Всегда благоразумно прислушиваться к мнению простых людей, чтобы они думали, что все идет так, как они желают.
– В данном случае это так и есть, – сказала Анна Вилльерс. – Меня только удивляет, что епископ не нравится герцогу.
Вероятно, Элизабет заметила, что я внимательно слушаю их разговор, потому что, не сводя с меня глаз, сказала:
– Всем известно, что епископ способствовал увольнению Эдварда Коулмана из штата герцогини только потому, что тот был католик и епископ подозревал его в дурном влиянии. Герцог не имел ничего против Эдварда Коулмана, но, разумеется, он не мог защитить его.
Я подумала о том, что говорил мне отец, и вспомнила, как видела мою мать в обществе отца Ханта, францисканца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88