Я узнала также, что короля раздражало отношение моего отца к религии. Но мой отец был хороший, честный человек; он не мог отступиться от своей веры; он был похож на одного из тех мучеников, которые так пострадали при жизни и которых так почитали после их смерти. Он готов был умереть за свою веру, а не только отказаться ради нее от короны. Люди могли считать его глупцом. Быть может, они были по-своему правы, но если это и так, то он был честным глупцом.
Кроме епископа, у нас были и другие учителя, но их предметы не считались столь обязательными, и мы могли не посещать их занятия, если не хотели. Анна полностью использовала эту возможность, поэтому впоследствии ей стоило большого труда написать даже самое простое письмо. Я была другая. Я любила учиться и была счастлива, занимаясь с моим французским учителем, который приходил в восторг от моего рвения.
Были у нас и уроки живописи, и появление нашего учителя рисования всегда забавляло нас, так как он был карлик, всего трех футов и десяти дюймов ростом и жена у него тоже была карлица. Он был превосходный мастер миниатюры и, несмотря на свой крошечный рост, держался всегда с необычайным достоинством.
Звали его Ричард Гибсон, и его уроки доставляли мне большое удовольствие. Его хорошо знали при дворе, где они с миссис Гибсон представляли собой в высшей степени необычную пару. Они были далеко не молоды, пережив царствование моего казненного деда, правление Оливера Кромвеля и возвращение моего дяди Карла. При дворе их очень любили.
Их свадьбу при моем дедушке воспел в стихах поэт Уоллер. На банкете в их честь присутствовали мой дед и бабушка, королева Генриетта-Мария. В мое время им было около шестидесяти, и все им изумлялись, потому что у них было девять человек детей и все нормального роста.
Уроки рисования нравились даже Анне.
Примирился в конце концов с тем, что король взял на себя заботу о воспитании его детей, и мой отец.
* * *
Год спустя после смерти моей матери умерли маленькая Катарина и мой брат Эдгар, проболевший всю свою недолгую жизнь. Мой отец был очень опечален, ибо беды по-прежнему не оставляли его.
Ему доставляло особое удовольствие посещать меня и Анну, и он очень радовался, что растем здоровыми и крепкими.
Со смертью Эдгара что-то изменилось в отношении окружающих к нам. Я была уже достаточно взрослая, чтобы заметить эту перемену. Анна и особенно я приобрели больше значения, и было ясно – почему.
Бедная королева Катарина оставалась бесплодной. Мой отец, наследник престола, потерял жену, и у него не осталось сыновей, так что за ним шли его дочери.
Шли разговоры об увлечении моего отца католичеством, увлечении, которое скорее возрастало, чем уменьшалось. Я слышала, как кто-то раз сказал: «Ну если ему так нужно, зачем оповещать об этом всех?» На это был один ответ: потому что он был честный, прямой человек. В нем не было и тени притворства или хитрости.
Народ волновался. Славные морские победы отца, принесшие ему в свое время такую популярность, забывались. Все хотели, чтобы он понял, что они не потерпят на троне короля-католика.
Поэтому мы с Анной должны были не только исполнять все обряды англиканской церкви, но и делать это прилюдно.
О да, смерть матери и последовавшая за ней смерть маленького Эдгара придали Анне и мне особую важность. Особенно мне.
* * *
Мне было одиннадцать лет, и с каждым днем я узнавала все больше. От меня уже не скрывали, как раньше, всякие сплетни, а их ходило множество. Сара Дженнингс очень интересовалась происходящим, как и Элизабет Вилльерс. Я думаю, пребывание при нашем дворе, оказавшемся в силу обстоятельств в центре всеобщего внимания, в отличие от нас с Анной возбуждало их.
Конечно, возможным наследникам престола всегда уделяется особое внимание, но долгое время надеялись, что у короля будет сын. У него было достаточно незаконных отпрысков – и при этом здоровых – в доказательство того, что отсутствие законного наследника не было его виной. Была какая-то ирония судьбы в том, что он имел стольких детей от своих прекрасных подданных и ни одного от королевы. Судьба как будто издевалась над ним. Бедная королева Катарина! Как я ей теперь сочувствую.
Интриги плелись в изобилии. Королева была неспособна родить наследника; герцога Йоркского обвиняли в католицизме. Был, правда, еще герцог Монмутский, хотя и незаконный сын, но протестант, молодой, красивый, общий любимец. Уж у него-то должны быть здоровые сыновья. Незаконного протестанта предпочли бы законному наследнику-католику. Таково было общее мнение в то время, и оно не было для меня тайной.
Изменилось и поведение девочек. Теперь Элизабет Вилльерс особенно тщательно следила за Анной и мной. Анна была вся поглощена Сарой Дженнингс. Только и слышно было «Сара говорит…», «Сара это не так делает», «Я должна спросить Сару». Казалось, Сара завладела умом и сердцем Анны. У меня была моя милая подруга Анна Трелони. Я не подружилась ни с одной из девочек Вилльерс, хотя их было шестеро.
Теперь-то я понимаю, что Элизабет хотела бы иметь на меня такое же влияние, как Сара на Анну. Она завидовала мне. Да, теперь-то я понимаю многое, чего не понимала тогда. Она хотела быть на моем месте! Я думаю, больше всего она жаждала власти. Я знаю теперь, что таилось за этим устремленным на меня пристальным взглядом. Она думала: «Эта девчонка, эта дурочка, может случиться, станет когда-нибудь королевой Англии. А я, умная, талантливая, блестящая Элизабет Вилльерс, буду никем… разве только, если мне повезет, займу очень скромное место при ее дворе».
Для человека с характером Элизабет Вилльерс подобная мысль была невыносима.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88