Они запрыгнули внутрь, кучер стегнул лошадей, и карета сорвалась с места. Загрохотали подковы, взрывая прибитую росой пыль. В окошке затряслись, запрыгали звезды. Дамиан сидел, вцепившись обеими руками в свою шпагу, и смотрел прямо перед собой. В голове его воцарилась звенящая пустота, во рту пересохло и было солоно от крови – в азарте он прикусил губу. Вдруг в животе у него громко и позорно забурчало – не привыкший к таким переживаниям желудок напомнил о себе. Дамиан покраснел и быстро взглянул на наставника. Но тот, казалось, вовсе ничего не заметил, устремив взгляд в окошко и упиваясь ночной прохладой. Лицо его было черно и неподвижно, только ноздри раздувались, как у разгоряченного скачкой арабского скакуна. Карету безжалостно трясло и мотало на ухабах, сквозь грохот и скрип раздавались щелканье кнута и тихие покрикивания кучера на лошадей. Дамиана то и дело бросало то на спинку сиденья, то на дверцу, то на отца Франциска, который умудрялся оставаться недвижим, как каменный идол. Внезапно карета дернулась и остановилась как вкопанная. Воцарившаяся тишина ударила по ушам. Дамиан вздрогнул и вопросительно посмотрел на отца Франциска. Тот жестом показал, что пора выходить. Дамиан открыл дверцу и спрыгнул на землю.
Под ногами у него заскрипел песок, и звуки возвратились. Он услышал, как бьют о берег волны, как потрескивают насекомые и шелестит высохшая трава. Разгоряченные лошади нетерпеливо фыркали, переминались с ноги на ногу и переступали копытами. Их шкуры, мокрые от пота, слабо поблескивали в неровном свете звезд. К ночным ароматам моря и цветов явственно примешивалась вонь навоза, и лошадиного пота. Кучер в черной полумаске, закутанный в плащ с капюшоном, страшный, как палач у плахи, наклонил голову, разглядывая своих пассажиров. От этого взгляда у Дамиана мороз пробежал по коже.
Отец Франциск выбрался из кареты, подошел к кучеру и что-то тихо сказал ему, подняв на прощание руку. Кучер, подобрав поводья, кивнул в ответ и щелкнул кнутом. Карета с грохотом сорвалась с места, описала на пустоши полукруг и, подпрыгивая на ухабах, понеслась прочь.
– Нам нужно дойти до конца мыса, – объяснил отец Франциск. – Там нас ждет лодка.
Он повернулся и уверенно пошел куда-то в темноту: Мелкие ракушки и песок поскрипывали под его башмаками. Придерживая на бедре шпагу, Дамиан бросился его догонять.
– «Азалия» еще утром снялась с якоря и вышла из залива, – вдруг сказал отец Франциск. – Теперь она стоит на расстоянии четырех кабельтовых от мыса. Придется помахать веслами, но это, я думаю, лучше, чем махать шпагами и брать грех на душу. Те, кто нас ищет, полагают, что наш корабль все еще стоит в порту, и будут ждать нас именно там. Как это в Писании: блуждающие во тьме…
По мнению Дамиана, им тоже немало пришлось побродить во тьме, прежде чем они вышли к шлюпке с полудюжиной матросов на веслах. Дамиан вслед за отцом Франциском ступил на мокрый песок. Тут же на его башмаки, шипя, набежала пенящаяся волна. Отец Франциск опять обменялся паролем и без церемоний, вместе с парой матросов навалился на нос шлюпки, помогая спихнуть ее на воду. Через минуту матросы, яростно налегая на весла, направили шлюпку в открытое море.
Волны были совсем невысокие, но у Дамиана при каждом взмахе весел екало сердце. Он уже понял, что не любит морские путешествия. С гораздо большим удовольствием он прогулялся бы по холмам или лесным чащам, чем болтаться в какой-то скорлупке по бескрайним просторам океана. Даже гилея Новой Гвианы показалась Дамиану неплохим, в сущности, местом по сравнению с бездонной пучиной, готовой поглотить без следа все, что попало ей в пасть. Само собой, все эти мысли Дамиан держал при себе. Он даже про голод, донимавший его все более, предпочитал помалкивать, проклиная свое чрево, то и дело испускающее жалобное бурчание. Как понял Дамиан, отец Франциск в принципе не любил жалоб и уж тем более не желал их слышать от какого-то голодного брюха. Подобно статуе, он сидел на корме и смотрел на море. Мысли его были сейчас далеко.
«Вот человек с сердцем леопарда и нравами крокодила, – подумал Дамиан, невольно восхищаясь своим командором. – Ему бы командовать армией или быть министром, а он отрекся от своего знатного происхождения и сменил плащ на сутану». Но из-под ее полы упрямо выглядывал кончик шпаги – так из-под позолоты на кирасе со временем проступает булат.

Глава 7
Амбулен сохраняет лицо

Карибское море. Эспаньола .

– Итак, Мак-Магон, ты утверждаешь, что все, кто имеет отношение к поискам сокровищ на этом острове, разбрелись кто куда, как неразумные дети на лужайке? – спросил Кроуфорд, держа в руке горящую ветку свечного дерева и с любопытством рассматривая испуганную физиономию пирата, сидящего перед ним прямо на земле. – Ты именно это хочешь сказать – я ничего не перепутал?
Единственный оставшийся в живых после стычки пират Черного Билла Мак-Магон был из новеньких и с квартирмейстером Веселым Диком не плавал. Но о легкой придури этой личности был наслышан, и теперь, когда этот самый Дик отправил к праотцам всех его приятелей, хмель выскочил у Мак-Магона из головы, а сам он сделался на редкость разговорчив и обстоятелен, чего с ним прежде никогда не случалось – в жизни он был на редкость молчаливым типом. Но угроза скорой расправы развязала ему язык. Он выложил Кроуфорду все, что знал о замыслах Черного Билли, и все то, чего не знал, но догадывался или успел придумать на нетрезвую голову.
– Нет, это я тебе все точно передаю, Веселый Дик! – тараща глаза, заявил он. – Мы почему в эту дыру поперлись?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88