Впрочем, о какой Лоррейн он думает – о прежней или о нынешней? Неужели все закончится вот такими же унылыми фотографиями на столе? Он тяжело вздохнул. Может, стоит все-таки забыть о свадьбе, просто жить вместе? Чтобы снова все стало как прежде.Как прежде... Мало вероятно. Когда он в последний раз видел Лоррейн, она вопила, что отменит свадьбу, если только он посмеет выйти за порог. Когда он в воскресенье наконец вернулся к себе, там не оказалось ни Лоррейн, ни даже записки. Он раз двадцать звонил ей в Принстон, но все время натыкался на автоответчик. Судя по всему, у него нет больше повода страшиться предстоящей семейной жизни с фотографией жены на столе...Дверь кабинета открылась. Гиббонс глянул через плечо, ожидая увидеть Иверса, но это был Тоцци.– Ну и вид у тебя, приятель, – сказал Гиббонс. – Ты что, с крыши свалился?Тоцци захлопнул дверь. На носу у него была металлическая скобка, закрепленная перекрещивающимися полосками пластыря, и два огромных фингала под глазами – один слегка, припухший. Тоцци мрачно плюхнулся в кресло рядом с Гиббонсом.Он указал на пустое кресло начальника.– Ну и где же он?Гиббонс пожал плечами.– Задерживается. А ты что тут делаешь? Я думал, что ты сидишь дома.– Какого черта мне делать дома? Принимать лекарства и валяться в кровати?Глуховатый голос Тоцци не выражал никаких эмоций, украшенное фингалами и пластырем лицо оставалось непроницаемым.– Ну... я просто думал, что ты еще плохо себя чувствуешь.В ответ Тоцци пожал плечами и уставился в окно.Они замолчали. Зазвонил телефон на столе Иверса, на панели загорелась лампочка. Телефон умолк на середине второго звонка, должно быть, секретарша сняла трубку.Гиббонс повернулся к Тоцци.– Что слышно о Валери?Тоцци кивнул, по-прежнему глядя в окно.– Я видел ее вчера. Был у нее в больнице. Ненавижу больницы.– Ты говорил с ней?– Да.– И как она?– Ей уже лучше. Она поправляется.– Ну и?– Что «ну и»?– Ну и как вы с ней? Она все еще злится?Тоцци снова кивнул.– В общем-то да.– Но она все же разговаривала с тобой. Уже неплохо.– Неплохо... – Тоцци потрогал лицо. – По-моему, ее порадовал мой вид. Теперь мы с ней почти в одинаковом положении.– По крайней мере, она не отказалась говорить с тобой.Тоцци кивнул, но мысли его где-то блуждали. Может быть, она послала его к черту и он просто не хочет признаться в этом?Они снова замолчали. Из-за двери доносилось негромкое постукивание принтера. Гиббонс ждал, что скажет Тоцци. Отчего он такой заторможенный? Наглотался болеутоляющего?– Что они тебе прописали от боли?– Перкоден.– Нагоняет сон?– Сегодня я не принимал его. Я же за рулем.– Понятно.Гиббонс сжал губы и кивнул. У Тоцци депрессия. Вероятно, он все же получил от ворот поворот, но не хочет говорить об этом. Бедняга.– Черт побери, где его носит? – сказал наконец Тоцци. – Я думал, что он поджидает меня с пушкой в руках, чтобы разрядить ее в мою задницу.– За что?– Что значит «за что»? За то, что я завалил расследование. – Глаза Тоцци влажно заблестели. – Девять недель провел у Нэша и ни хрена не нашел. В последний день нам просто повезло. Вот и все. Так он и скажет. Он отстранит меня от оперативной работы, вот увидишь. Отстранит как пить дать.– Ну, совсем необязательно, – неуверенно возразил Гиббонс. Ему хотелось надеяться на лучшее, хотя он понимал, что Тоцци скорее всего прав.Снова зазвонил телефон. На этот раз был всего один звонок.– Подумай сам. Гиб, – сказал Тоцци, – всего за один день мне трижды надавали по заднице. Я же специальный агент ФБР и должен уметь постоять за себя. Каждую неделю я два-три раза занимаюсь айкидо. А что толку? Мне по-прежнему дают по заднице.Чтобы Тоцци так говорил про айкидо? Дурной знак – по-видимому, у него сильная депрессия. Раньше айкидо для него значило гораздо больше.– Послушай, Тоц, в первый раз ты имел дело с пятью телохранителями Нэша. Во второй раз с тобой разбирался чемпион мира в тяжелом весе, а его парни буквально висели на тебе. А в третий раз – Иммордино. Ты уже изрядно выдохся и был сильно избит. Чего же ты еще ожидал?– Да, но мне случалось видеть парней, владеющих айкидо так, что они с легкостью управлялись с пятью мужиками. Не моргнув глазом.– Черные пояса? А ты кто? Всего-навсего оранжевый пояс. На изучение восточных единоборств уходят годы и годы. Придется еще изрядно попотеть, прежде чем ты научишься чему-то путному. И сможешь не тревожиться за собственную задницу.Тоцци удивленно поглядел на него.– А ты откуда знаешь?– Может, ты и не поверишь, но я обычно слушаю тебя, когда ты морочишь мне голову своими байками про айкидо.Ну улыбнись же, Тоцци, подумал Гиббонс. Я так стараюсь немного развеселить тебя. Будь хоть раз в жизни человеком, улыбнись.Дверь распахнулась, и в кабинет влетел Иверс.– Доброе утро, – поздоровался он с ковром на полу.Иверс бросил бумаги на стол и уселся в кресло с высокой спинкой. Судебное заседание можно было считать открытым.– Что вы тут делаете, Тоцци? Я думал, что вы дома. Вид у вас просто чудовищный.Подумать только, сколько сочувствия. Задница.– Я чувствую себя не так плохо, как может показаться. Со мной все в порядке.Иверс одернул пиджак – черный в узкую полоску – со строгим серым галстуком двух тонов. Значит, сегодня у него деловые встречи. Он еще раз внимательно оглядел лицо Тоцци, оценивая нанесенный тому урон, и мрачно покачал головой. Его излюбленный жест.– Ну, если вы полагаете, что с вами все в порядке... Вообще-то я рад, что вы тут, Тоцци. Я хотел бы, не откладывая в долгий ящик, прояснить некоторые обстоятельства, касающиеся последних событий в Атлантик-Сити. Кое-какие процедурные вопросы.На лице Иверса появилось знакомое начальственное выражение, смысл которого угадать было нетрудно:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84