Возможно, ближе познакомившись с ее творческим методом, они перестанут отказывать ей в уважении? Поэтому, уступая давлению со стороны репортеров, Джеки многократно описывала процесс создания книги. Да, она сама печатает на легкой голубой машинке «Ройял» двумя указательными пальцами. Нет, она не прибегает к посторонней помощи, даже когда дело доходит до чистового варианта.
Ее система могла служить примером рациональной организации писательского труда. Стены ее кабинета были увешаны грифельными досками и таблицами; делая перерыв, Джеки завешивала их розовыми виниловыми занавесками. Она тщательно разрабатывала историю жизни каждого персонажа и чертила таблицы, стрелками отмечая родственные и иные связи литературных героев, прослеживая развитие этих связей. Основная линия романа, сюжет внешний и внутренний – все получало графическое отображение на этих таблицах.
«Это очень простая и практичная система», – уверяла Джеки. Ей нравилось много раз излагать свою «систему», и она ни разу не сбилась в ее описании.
Рекс Рид рассказывал: «Она пишет первый вариант на желтой бумаге для заметок, сидя за машинкой на стуле с оранжевым кожаным сиденьем, покрытым белым полотенцем, чтобы попа не потела. Потом перепечатывает написанное на обратной стороне старых пресс-релизов».
Джеки никогда не была скупердяйкой, но признавалась: «Единственное, над чем я трясусь, это бумага. Обычно я пишу черновик на желтой бумаге для заметок, второй вариант – на голубой, третий – на розовой, четвертый – на зеленой и пятый – на белой. Это очень удобно. Предположим, перечитав черновик, я нахожу, что первые сорок страниц неплохи, а с сорок первой по шестьдесят третью ужасны; с шестьдесят четвертой по сотую – недурны и так далее. Я полностью перепечатываю страницы, которые меня не устраивают, на голубой бумаге, а желтые складываю в отдельную папку. И так все время. В результате я всегда четко представляю, где нахожусь и какие изменения внесла в рукопись и на какой стадии. Перечитывая третий вариант, я обращаю внимание исключительно на сюжет и полностью отвлекаюсь от стиля, деления на главы и абзацы: меня интересует лишь развитие сюжета, его логика и динамизм. Какой персонаж плохо выписан? Где нарушена последовательность эпизодов? Скажем, мотивация того или иного поступка кажется мне неубедительной из-за того, что на предыдущей стадии я вырезала кое-какие куски, – мне не составляет труда восстановить их. При последнем вычитывании меня больше всего волнует стиль, язык, и тут уж приходится делать не по тридцать страниц в день, как на начальной стадии, а всего по пять. Никто, включая Ирвинга, не видит книги до тех пор, пока я не перепечатаю ее набело». (Эта последняя ремарка вызвана тем, что сплоченность команды Мэнсфилдов дала повод некоторым недоброжелателям писательницы утверждать, будто на самом деле автором романов является Ирвинг.)
«Когда я только приступаю к новой книге, то нуждаюсь в полном уединении. После того как черновик готов, я зову Ирвинга и рассказываю содержание. Если ему что-то не нравится, мы обсуждаем это, но я не всегда следую его советам. К примеру, он очень возражал против имени Нили О'Хара в „Долине кукол“, но я его оставила».
После того как Ирвинг прочтет чистовой вариант, Джеки снимала копии для издательства. «Я не выпускаю из поля зрения ни одной страницы, – признавалась она. – Даже при ксерокопировании».
Собственное литературное творчество стало для Джеки любимой темой разговора. Она охотно рассказывала, например, что «вслед за Хемингуэем» нарочно употребляет обыденную лексику. «Если бы я захотела, то как нечего делать изъяснялась бы высоким штилем, но зачем? Ведь я рассказываю историю человеческой жизни и хочу быть понятой – и не только семью-восемью снобами».
Она не особенно жаловала эпитеты («совсем как Хемингуэй») и как будто считала, что отказалась от них одной из первых, тогда как это уже стало общей тенденцией.
Джеки утверждала, что при желании могла бы создать литературный шедевр, но «вокруг и так полно литераторов с рафинированным вкусом, и они голодают. Они ненавидят меня, потому что убеждены: я сознательно штампую коммерческие книги. Это не так. Если бы я поставила перед собой такую цель, то не корпела бы над каждой книгой по три с половиной года и не переживала бы так».
Она любила похвастать своим умением лепить характеры и тем, что никогда не навязывает читателю свою трактовку образа, а дает литературному герою самовыразиться в прямой речи. В качестве примера она обычно приводила Элен Лоусон в «Долине кукол»: «Вы получаете представление о том, что она за человек, исключительно из ее реплик и монологов». В данном случае Джеки была права. Однако гораздо чаще имело место совсем другое: Джеки выкладывала все о своем герое задолго до его появления на страницах романа, делая это устами какого-нибудь малозначительного персонажа. Так обычно поступают драматурги, заставляя лакея с горничной судачить о порядках в доме. К примеру, в «Долине кукол» персонаж второго плана, Генри Бэллами, следующим образом характеризует Лайона Берка: «Лайон просто войдет, полный британского обаяния, со своей внешностью кинозвезды, и – бац! – выйдет, получив все, чего хотел. Но проходит некоторое время, и ты начинаешь отдавать себе отчет, что не знаешь, что же он представляет собой на самом деле и что он думает о тебе или о ком-то еще… Но что бы ты о нем ни думал, в конечном счете начинаешь его обожать».
О Жаклин Сьюзен часто говорили, что она совершенно лишена тонкости. Это не так. Джеки тонко и глубоко чувствовала и в своих романах исследовала сложнейшие психологические ситуации.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40