– Это ничего. Давайте, какие есть.
Парень покраснел ещё пуще.
– У меня никаких нету, – пробормотал он и замигал от досады.
Мужчина засмеялся:
– Спасибо, братишка… Хочешь, возьми на трамвай.
– Что вы! – попятился парень. – Извините… – И быстро пошёл, почти побежал.
Мужчина смотрел ему вслед. Глаза его медленно гасли.
– Пойдём, я тебя мороженым угощу или, хочешь, конфетами.
– Посидим ещё. Поговорим лучше про войну, – Вандербуль положил кепку себе на колени. – Вы, наверно, были героем-танкистом.
Мужчина опустил голову, царапнул пятернёй небритую щёку и, словно сделав для себя открытие, сказал удивлённо:
– Вот какое слово проклятое – «был». Это не твоя мама спешит?..
По набережной бежала Вандербулева мама. Рядом с ней торопилась Людмила Тарасовна, дворник. Они бежали сквозь голубиные стаи.
Вандербуль хотел крикнуть: «Мама, мама, давай! Кто вперёд?»– но мама уже схватила его, подняла на руки и так крепко стиснула, словно кто-то чужой и недобрый пытался его отнять.
Кепка упала. По гранитной плите покатилась чужая медь.
– Разве так можно? – испуганно прошептала мама.
Мужчина приподнялся, посмотрел на маму с усмешкой.
– Подсоби, сестрёнка, своей трудовой монетой инвалиду, который мог бы стать героем-танкистом.
Мама круто повернулась и побежала к мосту, унося на руках Вандербуля.
– Ты зачем меня несёшь? – кричал Вандербуль. – Мы хотели поесть мороженого!
Дворник Людмила Тарасовна следовала за ними со спокойным сознанием выполненного долга. Она оборачивалась, кричала мужчине:
– Бессовестный! Глаза, как у сироты, а кулаки-то, как у разбойника. Вернулся. Ишь, рожа красная. Сегодня доложу участковому, что ты опять засел тут.
Придя домой, мама посадила Вандербуля в горячую ванну. Она мылила его хвойным мылом. Тёрла розовой поролоновой губкой.
– Он герой! – кричал Вандербуль.
Мама молча окунала его с головой в воду. У Вандербуля изо рта вместо гневных слов вылетали мыльные пузыри.
Мама растёрла его мохнатым полотенцем. А когда пришёл отец, она рассказала ему тихо:
– Понимаешь, он сидел с нищим, выпрашивал деньги.
– Бывает, – сказал отец.
– Нет, ты ему объясни.
Отец пошёл в другую комнату – искать своего сына под широким диваном.
А Вандербуль стоял в коридоре. Он рисовал на светлых обоях разрушенный город и танк. Танк горел. От него отползал человек. Человек не мог ползти быстро. Его ноги лежали возле горящего танка. Они были похожи на старые валенки.
– Разве это танк? – услышал он голос позади себя.
За его спиной стоял отец.
Отец взял у него карандаш и по соседству нарисовал другой танк, с могучими гусеницами и длинной пушкой. Такой танк, по мнению Вандербуля, не мог гореть. Он мог только идти вперед от победы к победе.
– Слушай, – сказал отец, – давай поговорим об этом деле.
– А если ему на войне оторвало ноги?
– Это не оправдание.
– Он на войне был героем, у него орден.
– Тем более.
Вандербуль рисовал на обоях пули. Они летели, словно осенние злые мухи.
В коридор вышла мама. Она принесла мягкую резинку, которая называется клячкой. Принялась чистить обои.
– Пусть будет, – сказал ей отец.
– Но мы не одни живём в квартире.
– Моя картина никому не мешает, – сказал Вандербуль.
Отец его поддержал.
– Всё равно её не сотрёшь.
Мама увела Вандербуля спать.
Вандербуль ворочался, смотрел в потолок, расчерченный голубыми прямоугольниками.
Отец и мать говорили за дверью. Голос у мамы был беспокойный:
– Ты, кажется, не так ему объяснил. Ты бы ему сказал, что этот человек пьяница и бездельник. Что ноги он потерял… ну, попав под трамвай, что ли.
– Я этого не знаю, – ответил отец. – Ну, успокойся.
«Зачем меня мыли мылом? – думал Вандербуль. – Я ведь вчера купался». Светофор с перекрестка бросал в потолок зелёные, жёлтые, красные вспышки. Вандербуль смотрел на них, пока ему не стало казаться, что он идёт по зелёным, жёлтым и красным плитам. А вокруг никого. Только жужжат пули и ранят его одна за другой.
На следующее утро мама разбудила Вандербуля, поставила завтрак на стол. Она торопилась на работу и долго прилаживала к новому платью брошку.
– Уберёшь со стола и отправляйся гулять. За тобой тётя Лида закроет. Только гуляй во дворе – на улице ветер.


– Ладно, – сказал Вандербуль.
Он убрал со стола. Застегнул пальто на все пуговицы. Соседка тётя Лида осмотрела его и выпустила гулять.
Ребята играли в трёхцветный мяч. Он постоял, посмотрел на игру.
– Я тоже придумала себе новое имя, – сказала ему девчонка в оранжевой шапке. – Я буду Люциндра. Есть в деревне такая трава, от неё медом пахнет.
Вандербуля тянуло на улицу.
На горбатый мост, как вчера, вползали трамваи.
Ветер выстроил над домами свой белокрылый флот. Ветер проводил большие манёвры. Флотилии облаков шли одна за другой, скрывались за горизонтом крыш, унылым и близким.
На набережной Крюкова канала было пустынно. Вандербуль двинулся вдоль решётки. Вскоре он вышел к Морскому собору. Почему его называют Морским? Может, за голубую с белым окраску? Соборная колокольня стояла отдельно, светила золотым шпилем, как навечно зажжённая свечка.
Неподалеку от паперти сидел инвалид. Вместо пиджака на нём была синяя матросская рубаха, на ногах брюки клёш. Чёрные тихие старушки кидали монеты в мятую бескозырку.
– Большое вам спасибо, мамаши, от искалеченного войной моряка, – говорил инвалид.
«Может быть, одну половину войны он был танкистом, другую был моряком», – подумалось Вандербулю. Вандербуль хотел подбежать к инвалиду, поздороваться, но его опередил медленный милицейский майор.
– Ты опять за своё, – сказал майор инвалиду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40