Неверно это. Славка понимал очень многое. Одного лишь он не мог понять: почему его мама и его отец поженились.
Славкин отец уважал в людях способность работать без устали. Иногда, заработавшись, он терял счёт дням, и тогда неделя сжималась у него как бы в один длинный день. Время он мерил по сделанному. Сделанное никогда не удовлетворяло его, потому что к концу строительства у него накапливалось столько новых идей, что хоть заново всё переделывай. И, может, поэтому он с большой охотой ехал на новую стройку.
Отец никогда не бросал грустных взглядов на дом, который покидал. Никогда не тратил на сборы больше часа. И всегда говорил:
– Человека можно разгадать по тому, как он собирается в путь.
Когда Славка с мамой приезжали на новое место к отцу, мама заметно старилась. Глаза у неё тускнели, как тускнеют монеты. Платья теряли нарядность. Причёска становилась нелепой.
– Тебе нужна сутолока, – говорил отец.
– Мне нужна Москва, – говорила мама.
Днём, когда отца не было, мама сжимала руки под подбородком и часами ходила по комнате. Она совершала медленные круги. Круги всё сужались. Наконец мама останавливалась посреди комнаты, как будто упёршись во что-то невидимое. Её глаза были широко открыты, но они были словно повёрнуты назад, словно смотрели внутрь. Она что-то шептала в такие минуты. Потом мама замечала Славку. Она щурилась, говорила смущённо:
– Ну, что ты уставился?.. Закрой рот.
Эти два слова преследовали Славку всю жизнь. В классе ребята над ним смеялись. Придумывали ему разные клички: «Полоротый лягушонок», «Цып-цып»… У него была даже такая странная кличка – «Двадцать восемь».
Били его редко. А впрочем, кому интересно бить человека, который не дает сдачи, только улыбается и даже не плачет.

СЛАВКА, ЗАКРОЙ РОТ!

Утром мама сказала Славке:
– Ты останешься здесь, с отцом. Пока я в Москве устроюсь. Ты здесь загорай, поправляйся… Да закрой же ты рот, наконец! – крикнула она.
Дед Власенко хотел проводить маму. Он всё суетился, старался, чтоб веселее. Принес фотокарточки, начал хвастать.
– Анна, дочка моя. В Новороссийске живёт. Тоже по моряцкому делу. Строит в новороссийском порту большой пирс. Пятнадцать судов к этому пирсу враз станут… Вот смотри ж ты: девка, а такое дело справляет. Она в Ленинграде специальную аспирантуру изучала. Приехал отец на машине. Забрал мамины вещи и отвёз их на пристань.
– Я тебе Славку оставлю, – сказала ему мама. – Только живите, пожалуйста, здесь. Мария Андреевна за Славкой посмотрит.
Бабка Мария вздыхала и украдкой вытирала глаза. Славка уже заметил – всегда жалко тех, которые уезжают. Хоть это и не всегда правильно.
У мамы в Москве родители, братья и сёстры. У отца нигде никого. А дед Власенко всё ходит вокруг Славкиной мамы, подсовывает ей молоко и ватрушки и говорит без конца, словно хочет маму утешить.
Когда шли на пристань, дед нёс мамину сумку.
Возле пристани старик подошёл к маме поближе и сказал ей почти на ухо:
– Только неправду ты говоришь, девка. Ведь дело можно тогда делом назвать, когда оно с сердцем делается. Я всю жизнь рыбу ловил. И если бы мне дали еще столько лет выжить, я бы снова рыбу ловил… Сгадываю, эти учёные, которые ракету строят, любят и хлеба поесть, и мяса, и рыбу. Иль, может, они только словом питаются? – старик подмигнул маме и обнял её.
У пирса стоял теплоход «Белинский». Белый и очень стройный. На теплоходе играла музыка.
Мама поцеловала Славку. Пожала руку старику Власенко. Обняла бабку и попросила её:
– Тётя Мария, последите за Славкой. Не давайте ему обрастать грязью… Пусть молоко по утрам пьёт.
Отцу мама сказала короткое слово:
– Прощай.
– Прощай, – ответил отец. Повернулся и, крупно шагая, пошёл к своему элеватору.
Мама побежала по трапу на теплоход. Славка, бабка Мария и дед Власенко махали ей долго. Теплоход ушёл по блестящей серебряной дороге. Скрылся на горизонте.
Мокрый ветер пересолил Славкины глаза до горькой горечи.
– Не робей, хлопец, – сказал старик Власенко. – В мире, что в море, всяких полно чудес…
Славка хотел сказать, что это море наслепило ему глаза своим блеском. Обернулся, Возле старика стоит Васька. Стоит себе, руки в карманы, не то чтобы безразличный, а какой-то нетерпеливый. Глядя на него, Славка почувствовал свое одиночество с удвоенной силой. Он отступил на шаг, но старик Власенко взял его за плечо.
– Пойдем, хлопец, с нами куты копать.
Славка дернул плечо из-под пальцев. Прошептал:
– Не пойду я с вами. Я один буду.

ЛЮБИШЬ – НЕ ЛЮБИШЬ

Отец пришёл поздно. Принёс из своей комнаты на элеваторе чемодан и приёмник. Приёмник он поставил в угол к окну. Повесил на гвоздь антенну.
Славка сидел на диване, ждал, – он хотел поговорить с отцом. Ему хотелось сказать отцу что-нибудь взрослое. Спросить, например, что такое эгоцентризм. Но когда отец повернулся. Славка пошлёпал губами и вдруг жалобно спросил:
– Скажи честно, ты меня любишь?
Отец оторопел от такого вопроса. Потом рассердился:
– Ещё новый номер! Может быть, прикажешь целовать тебя по утрам?
Нет, – прошептал Славка. – Я просто спросил… Я не знаю…
Отец принялся ходить, бросая на Славку хмурые взгляды. Уселся к столу и забарабанил пальцами по салфетке.
– Хорошо, – сказал он. – Давай выясним отношения… Я не могу сказать, что люблю человека только за то, что он мой родной сын. Это, понимаешь, ещё не заслуга… Всё?
– Всё, – кивнул Славка.
Отец сел к приемнику и принялся настраивать его. Из репродуктора неслись чужие иностранные голоса, музыка и далёкий шум, похожий на отголоски грёз и океанских прибоев. Отец вертел ручку настройки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40