В конце концов, Дана взглянула на него и колени Андрея подогнулись, когда он увидел, какая любовь светилась в её глазах.
– Он одинок, ещё более одинок, чем его отец сейчас. Никакой личной дружбы, никакой помощи – только командование подчиненными.
– Что ты хочешь этим сказать? – что-то в её лице заставило Андрея задуматься. Имела ли она в виду что-то иное? Эта мысль, как и все его вопросы, исчезла в глубине её глаз.
Дана грустно улыбнулась. Сочувствие отразилось на её лице – как всегда, когда она разговаривала с Андреем таким тоном.
– Твой отец открылся лишь немногим людям и многие годы большинство из них не принадлежало к его семье. Боль и самобичевание, которые следовали за смертью, а часто – и за предательством этих ближайших сподвижников, оставили свои следы. Следы, которые Николай только что осознал. Шрамы, которые он не желает видеть. И он знает, что станет наследником своего отца. Не усеян ли он сам достаточным количеством собственных шрамов, как и все мы? – закончила она сдавленным шёпотом. Андрею показалось, что он слышит отголоски её боли, уходящей корнями во времена оккупации – боли, которую разбудил этот взгляд внутрь.
Он протянул руки и прижал её к себе: его объятия – защита от воспоминаний, преследующих её.
Андрей оглянулся через плечо на Николая, в этот момент исчезающего в толпе. Иначе, чем перед отцом, перед ним люди расступались испуганно. Хотя Андрей видел множество сочувствующих лиц, Николай двигался сквозь людскую массу так, словно его окружала решетка, отталкивая всякого, кто мог оказаться на его пути и высказать ему свои соболезнования.
Хочешь ли ты в самом деле быть одиноким, брат? Есть ли у тебя вообще выбор?
Впервые в жизни Андрей увидел своего брата в новом свете. В свете, который исходил из слов Даны, который заставлял Николая отбрасывать новую тень. Первую отчетливую тень, которую он увидел за своим братом.
Эти очертания, хотя и находились ещё далеко и виделись нечетко, вернули страх.
20
Военная академия Эдема, Новая Москва
Норафф, Эдем
Миры Пентагона
8 ноября 2800 года
Ещё не успел замолкнуть звонок, возвещающий об окончании занятий, а студенты уже повскакивали со своих мест и, едва сдерживаясь, заторопились к выходу.
– Для тех, кого это касается: не забудьте сдать ваши последние курсовые для допуска к экзамену, – сказал Андрей достаточно громко, чтобы быть услышанным, несмотря на шум. – Кто не сдаст мне работу до завтра ноль-девять сотен, не будет допущен к выпускному.
Ему ответом был хор голосов, выкрикивающих «Ут!», однако студенты по-прежнему целеустремленно прорывались к двери и к свободе, которую тяжким трудом зарабатывали последние четыре с половиной года. Выражение «ут» заняло за это время свое место в кадетском лексиконе настолько прочно, что Андрей уже почти перестал придавать этому значение.
Почти.
Только Андрей отложил в сторону книгу – «Жестянки и пинки» генерала в отставке Дагмара Ли – выдержки из которой читал вслух студентам, как его взгляд упал на Сэмюэла Хельмера. Сардоническая ухмылка на лице кадета пылала, словно дульное отверстие ППЧ.
Совершенно верно, Сэмюэл. Я имел в виду именно тебя. После стольких лет ты всё ещё носишься со своим высокомерием.
В этот момент Сэмюэл легонько кивнул головой, словно хотел подтвердить мысли Андрея. Потом он повернулся к своим друзьям, спешащим к выходу, чей смех доносился уже от дверей. Судя по тембру, они как раз обсуждали планы на вечер – планы, в которых главную роль играло гигантское количество алкогольных напитков. Прежде всего, конечно – самогона «от Сэмми».
Достучался ли я, в конце концов, до тебя – наперекор страхам, которые я, очевидно, пробудил в тебе за последние годы? Или это всего лишь твоя заявка на поступление в часть моего брата, которая, как тебе кажется, дает тебе право не обращать больше внимания намой слова?
Андрей улыбнулся, оценив комичность ситуации. А какая, собственно, разница? Да никакой, по крайней мере – для Сэмюэла. Я сделал все, что мог.
Андрей помотал головой и стал быстро собирать вещи. Потом несколько замедлил темп движений. Зародившееся в последние недели напряжение становилось патологическим. Ему нужно подумать о своем завтрашнем дне рождения, об одиночестве и холоде, которые распространялись от пустого места в кровати рядом с ним. Он догадывался, что Дана исхитрится передать ему весточку, посланную, скорее всего, за несколько дней, а то и недель загодя с какого-нибудь только что открытого мира в скоплении Керенского. Потому что, несмотря на длительное время, проведенное ими в разлуке с момента досрочной сдачи Даной выпускных экзаменов и её вступления в СОЗЛ, ей всегда удавалось провести с ним на его день рождения хотя бы несколько часов. Однако на этот раз, невзирая на их совместные усилия – не такие уж маленькие, учтывая тот факт, что я ВСЕГО ЛИШЬ преподаватель академии – все выглядело так, что побыть вместе не получится.
Андрей попытался отогнать эти мысли пожатием плеч, однако привкус разочарования остался, словно аромат особо противного лекарства на языке – и он невольно скривился.
– Майор Керенский?
Андрей поднял глаза и увидел двоих военных полицейских, воздвигшихся над ним. За их плечами можно было увидеть, как спешащие к выходу студенты, любопытствуя, выворачивают шеи, чтобы незаметно оглянуться. Такое и в самом деле не каждый день увидишь.
– Да, – ответил Андрей и приветливо кивнул обоим. Как он с удовольствием заметил, один из полицейских чинов был высок и худ, в то время, как другой – приземист и коренаст.
– Сэр, я – лейтенант Харди, – начал длинный и худой, отдавая несколько преувеличенно четкий салют.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86