..
Старик встал, его глаза наполнились паникой. Он начал лопотать на идише.
— Что происходит? — закричала она. — Черт возьми, что здесь происходит?
— Спокойно, мисс, — ответил старший. — К вам это не относится. Особый отдел.
Первые четверо вышли из комнаты. На носилках оказался завернутый в одеяло выживший свидетель. Он с изумлением смотрел по сторонам.
— Я американский офицер, — заявила Сьюзен, роясь в поисках удостоверения. — Ради бога, этот человек болен. Что здесь происходит? Куда вы его забираете?
— Не волнуйтесь, мисс. Не волнуйтесь, — успокаивал ее старший. Если бы он не был так вежлив, то его было бы легче возненавидеть.
— Он больной.
Доктор начал что-то говорить им на польском.
— Пожалуйста, не надо так волноваться, — попросил старший.
— Где ваш ордер? — закричала она, потому что больше ей ничего не пришло в голову.
— Извините, мисс. Вы, янки, этого не знаете, не так ли? Конечно же нет. Особый отдел. Нам не нужен ордер. Особый отдел. Вот и все.
— Он пропадет, mein Gott, он пропадет, пропадет... Доктор снова сел.
Сьюзен уставилась на вращающиеся двери в конце коридора, через которые унесли еврея.
Старший повернулся, чтобы уйти, но Сьюзен схватила его за руку.
— Что случилось? Господи, это кошмар какой-то. Что вы делаете, что происходит?
Она чувствовала, как глаза у нее расширились от ужаса. Они просто пришли и забрали его, и ничто на свете не может их остановить. Она ничего не может поделать. Они со стариком одни в этом коридоре.
— Мисс, пожалуйста, — сказал старший. — Вы обязаны носить форму. Таковы правила. Я сейчас не буду спрашивать ничьих имен. Давайте расстанемся друзьями. Самое лучшее для вас — уйти отсюда. Возьмите старика, напоите его чаем, а затем уложите в постель. Забудьте обо всем. Это государственное дело. Я не буду спрашивать имен. Пожалуйста, мисс, уходите. Я не хочу спрашивать ничьих имен.
Он сделал шаг в сторону. Он ощущал неловкость, этот сильный здоровый мужчина, отмеченный печатью армейской или полицейской службы. Он старался быть любезным. Ему самому было не по душе то, что он делал.
— С кем я могу поговорить? — спросила она. — Господи, скажите мне, с кем я могу об этом поговорить?
Мужчина нервно огляделся. На улице сигналила машина. Его рука быстро нырнула в карман пиджака и появилась оттуда с листком бумаги. Он развернул листок и заглянул в него.
— Поговорите с капитаном Литсом, — сказал он. — Он такой же, как вы, американец. Или с майором Аутвейтом. Этим делом занимаются они.
И ушел.
— Евреи, — пробормотал доктор Фишельсон, сидя на стуле и уставившись пустым взглядом в никуда. — Кто расскажет об евреях? Кто будет свидетелем участи евреев?
Но Сьюзен знала, что никому до евреев нет дела.
Литс в одиночестве сидел в своем кабинете и ждал Сьюзен. Он знал, что она придет. Нервничал. Курил. Нога у него болела. Так как теперь было много работы, он отослал Роджера с поручением. И только что позвонил Тони, которому не терпелось проверить дюжину дополнительных идей, связанных с первой серьезной удачей. Но Литс осадил его:
— Сначала мне надо уладить дела с Сьюзен.
Голос Тони сразу же приобрел холодные нотки.
— У нас нет никаких дел с Сьюзен. Ты ничем ей не обязан. Ты ничем не обязан евреям. Все твои обязанности связаны с операцией.
— Я должен попытаться все ей объяснить, — возразил Литс, зная, что на такого твердого человека, как Тони, это не подействует.
— Тогда быстрей кончай с этим, дружище, и будь завтра готов к работе. Это будет первый день новой работы, согласен?
Литс завидовал майору. Для англичан война очень простое занятие: они бросаются в нее очертя голову и только потом начинают подсчитывать, чего им это стоило.
Он услышал в вестибюле какие-то звуки. Сьюзен? Нет, это просто что-то стонет в старом здании.
Но через мгновение дверь открылась, и появилась она.
Он мог видеть только ее темный силуэт на светлом фоне.
— Я думала, ты где-нибудь празднуешь, — сказала она.
— Это еще не триумф. Это только начало.
— Послушай, здесь можно включить какой-нибудь свет?
Литс включил свою настольную лампу — медную конструкцию с непрозрачным зеленым колпаком.
От того, что он знал, что умер для нее, она казалась ему еще более прекрасной. Он почувствовал, как его мужское достоинство напряглось и начало увеличиваться в размерах. Литс испытывал неудержимую потребность вернуться к прошлому: к тому времени, когда нынешние заботы были еще впереди, когда евреи были всего лишь маленькими, стоящими на заднем плане людьми, которых она изредка посещала, когда сам Литс занимался простой и бессмысленной работой, а Лондон был всего лишь далеким городом. На какую-то секунду он подумал, что готов сделать что угодно, чтобы вернуть все это обратно, но больше всего ему хотелось вернуть Сьюзен. Только ее. Он хотел снова познать ее, всю ее: кожу, руки, ноги. Ее рот. Ее смех. Ее грудь и лоно.
Она была одета в полную форму, как на параде. Армейский коричневый цвет, который делал большинство женщин бесформенными и бесполыми, удивительно шел Сьюзен. Медные пуговицы сверкали в мерцающем английском свете. Слева на груди к ее куртке было приколото несколько знаков отличия. На петлицах мерцали шпалы и нашивка экспедиционного корпуса, на рукаве выделялся вертикальный меч. На волосах примостилась одна из этих маленьких шапочек. В руках была сумочка или что-то в этом роде.
— Ты знаешь, я пыталась тебя остановить, — сказала она. — Пыталась. Я встречалась с людьми. Со знакомыми. С офицерами, с которыми сталкивалась в госпитале. Даже с генералами. Я даже пыталась найти Хемингуэя, но он куда-то исчез.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109